Ученому был неприятен такой возбужденный и повышенный тон гестаповского чиновника.
— Это уж позвольте знать мне, герр майор, когда и что направлять в цеховую лабораторию.
— Но вы тоже…
— Я ничего «не тоже»… — сухо обрезал доктор. — А вам следовало, бы лучше обеспечить охрану цеховой лаборатории.
«Дьявольщина, я опять не сдержался, — разозлился Шницлер, — я никак не найду соответствующий тон с ученым». Шеф местного отделения гестапо в глубине души был убежден, что в Германии нет ничего выше гестапо, а на этом огромном заводе нет людей, равных ему по занимаемому положению. «Но доктор Майер? Он — исключение… Да, да, Майер — слишком большая величина. И с этим нельзя не считаться. Еще бы, доктор вхож к самому председателю имперского совета по вооружению и фюреру имперской группы „Промышленность“ Вильгельму Цанген, доктор лично знаком с советником Гитлера — Вильгельмом Кеплером…»
И все же недосягаемость и независимость доктора действовала на нервы Шницлера.
Но как ни завистлив и самолюбив был гестаповский чиновник, он, конечно, понимал, что стоит гораздо ниже известного немецкого ученого. Однако от такого сравнения гестаповцу не становилось легче.
В этот раз, входя в кабинет доктора Майера, Шницлер был уверен, что своим сообщением удивит ученого. И что же получилось? Ему самому делают замечания!.. «А впрочем…» — злорадно подумал Шницлер и в его маленьких глазках вспыхнули мрачные огоньки.
— Герр доктор, это ведь ваш ассистент — Эрнст Генле?
— Да… — не понимая, куда клонит гестаповец, подтвердил ученый.
— Так вот, он очень плохо смотрел в лаборатории за русскими рабочими… больше того, он пытался защитить явного негодяя…
— Эрнст?
— Да, Генле, — уже слишком любезно ответил гестаповец.
— Вы забываете, герр майор, — нахмурился ученый, — Генле — мой помощник.
— Вот поэтому я и счел своим долгом сообщить вам о сегодняшних событиях.
Короткий разговор с гестаповцем подействовал на доктора Майера сильнее, чем ему показалось вначале. Доктор попытался рассеяться — взял свежие газеты. Настроение окончательно испортилось. Поняв, что ему уже больше не удастся поработать, он вызвал машину и поехал домой.
И вот привычная обстановка кабинета. Мягкое кресло за старинным массивным столом, теплый халат и чашка ароматного кофе, так превосходно сваренного новой экономкой, а главное тишина и домашний уют действовали положительно даже тогда, когда происходили какие-либо неприятности по службе. Любил доктор работать вечером в своем тихом кабинете: здесь ничто не мешало ему. Но сегодня в голову упорно лезли мрачные мысли.
Скрипнула дверь. Доктор Майер поднял голову: «Показалось», — подумал он и снова вспомнил короткую фразу шефа местного отделения службы гестапо: «… он очень плохо смотрел в лаборатории за русскими рабочими… он пытался защитить явного негодяя…» Эта фраза гестаповца вызывала сейчас у доктора и удивление и какую-то смутную тревогу. Ведь обвинение относилось к Эрнсту.
Эрнст Генле… Светлая голова. Большие надежды возлагал руководитель центральной лаборатории на Генле. Этот высокий и нескладный на вид человек всегда вызывал в сердце ученого теплые чувства. И вдруг обвинение гестаповца… Нет, Майер решительно не понимал, как могло случиться, что Эрнст проявил легкомыслие. И что еще хуже, Эрнст, как заявил гестаповец, пытался заступиться за негодяя!..
Странным для Майера было и другое: зачем Генле оказался в роли «надсмотрщика», ввязался в эту неприятную историю с русским рабочим? И надо же было так случиться, что все произошло именно теперь, когда идут последние испытания новых магнетронов.
Доктор встал, прошелся по кабинету. И кабинет, в котором он работал много лет, вдруг показался ему тесным и неуютным…
Вошла фрау Эльза.
— Господин профессор, приехал герр Рамке.
— Рамке? Да, да, Рамке… — рассеянно повторил это имя доктор и, словно обращаясь к самому себе, добавил:
— Опять что-нибудь с заводом.
…За последние месяцы доктор Майер работал в лаборатории очень напряженно. Много занимался он и в вечерние часы дома. Ничто не мешало ему. И только сегодня он был не в состоянии работать. Меньше всего доктор был расположен сейчас и к коммерческому разговору. А Рамке вносил в дом ученого именно дух коммерции или, как он обычно сам говорил, «деловой дух времени».
— Можно просить? — между тем напомнила экономка. В ее голосе послышались нотки нетерпения.
— Да, да, просите… — извиняющимся тоном ответил доктор. Ему стало неудобно перед экономкой за то, что он не ответил ей сразу. И слово «просите…» вырвалось у него непроизвольно. Он хотел что-то добавить, однако Эльза опередила — она быстро выскользнула за дверь.