– Я тебя знаю, – сказала юная пери. – Ты из группы Death and Resurrection. – Название она выговорила почти правильно. – Ты утопился в море и умер.
Волосы, покрывавшие её руки и частично лицо, были длинными, тёмными, но казались не жёсткими, а скорее мягкими и шелковистыми, так что мне даже захотелось погладить эту шёрстку. «Это пока она маленькая, а что же будет, когда наступит половая зрелость?» – мысленно содрогнулся я, представив, что эти волосы станут и гуще, и жёстче.
– Эй, я знаю, что я волосатая, не смотри на меня так!
– Извини. Ты сестра Мурки?
– Да. Ты чего здесь делаешь?
– Я пришёл к Ниязи. Ты не знаешь, он дома?
– Он ушёл. Тонуть больно?
– Не больно, но очень неприятно. Постарайся не утонуть.
– Не утону. – Она брезгливо поморщилась. – Я вообще ненавижу плавать.
– А Мурка любит? – с любопытством спросил я, превозмогая чувство неловкости, которое неизменно вызывали у меня разговоры с детьми.
– Тоже ненавидит. Зачем ты пришёл?
– Мне надо спросить у Ниязи кое-что.
– Ты его друг? – Кажется, девочка-кошка решила устроить мне допрос.
– Вроде друг.
– Ты не можешь быть его другом. У Ниязи не бывает друзей. Муртуз думает, что они друзья, но это не так.
– А ты, наверное, много книг читаешь?
– Приходится. Я волосатая, меня дразнят, а я их бью. Поэтому никто со мной не дружит. И ещё издеваются надо мной, потому что родители не покупают мне смартфон.
Тут я должен был бы сказать что-то ободряющее про исключительность гениев и успешность белых ворон, про управляемое стадо носителей смартфонов и пользователей интернета, но я бы и сам в такое не поверил, да и мой печальный опыт непризнанного таланта, покончившего с собой из-за недостаточного количества лайков, она не сочла бы достойным аргументом. Поэтому я сказал:
– Ничего, подрастёшь и заработаешь себе на смартфон и на лазерную эпиляцию. Моя девушка говорит, от этого все волосы перестают расти.
– Твоя девушка Саялы? – оживилась сестра Мурки. – Та, которая поёт?
– Да, она.
– А я кое-что про неё знаю. – Что-то мне не понравился её прищур. – Про неё и про Ниязи.
Я похолодел.
– Уж не приходила ли она сюда на днях?
– Нет, – хихикнула девочка. – До этого ещё не дошло. Я сейчас тебе покажу. – Она умчалась в дом и через полминуты вернулась, протягивая мне нечто маленькое и белое.
– Вот, с этим Манту играл во дворе.
В руках у меня оказалась моя утренняя записка, которую Сайка не получила.
– Получается, это Манту заиграл её?
– А это твоё письмо? – удивилась девочка.
– Ты думала, что Ниязи? Я написал его, когда мы все здесь были.
– Пока ты ещё был жив?
– Знаешь, я и сейчас жив.
– Нет, – твёрдо возразила моя мохнатая собеседница. – Ты умер. Ты просто этого ещё не понимаешь, так бывает, я читала. Ты покончил с собой, и похороны были, и твою страничку в Фейсбуке ведёт теперь твой друг.
– Но я же стою здесь и разговариваю с тобой!
– Во-первых, это может быть моё воображение. Во-вторых, может быть, ты призрак.
– А ты просто маленький тролль, – разозлился я. Они все как сговорились: одни меня игнорировали, другие видели, но продолжали считать мёртвым. Мне показалось, что девочка обиделась и сейчас заревёт.
– Не боишься меня, если я призрак? – быстро спросил я, чтобы предотвратить детско-женский плач.
– Ты не страшный. Я слушала твои песни. Ты грустный и несчастный. А теперь ещё и мёртвый, – оскалилась она, мстя мне за «тролля».
– О’кей, я мёртвый. И сейчас я зайду к Ниязи и обыщу его дом. Ты ему не расскажешь?
– Не обыщешь. У него дверь заперта. Ты что думаешь, он её открытой оставляет? Ты что думаешь, мы в Англии живём?
– Вот чего уж я точно не думаю… Может, мне его здесь подождать? – размышлял я вслух.
– Не советую. Он может прийти поздно, а может вообще не прийти. Так бывает.
– Ты что, следишь за ним?
– Иногда бывает, – вздохнула девочка. – Иногда я просыпаюсь оттого, что он приходит домой ночью и поёт песни на странных языках. Мне нравится.
– Да, он умеет петь, – с горечью признал я. – Ладно, раз так, то я пойду. Пока.
– Подожди! Если ты призрак, ты же можешь пройти сквозь стену!
Я ускорил шаг.
– Эй, а ты не дашь мне автограф? – крикнула девочка мне вслед.
– Не дам. Я ведь мёртвый. Тебе всё равно никто не поверит.
Подпортив ей настроение, я почувствовал что-то вроде удовлетворения от того, что теперь не только меня терзает разочарование.
В общем, всё было плохо. Привычная жизнь рушилась вокруг меня, а источником разрушений мне виделся Ниязи. «Пора покончить со всем, – решил я, идя по узкой, выстланной землёй кишке, которая считалась улицей и даже носила чьё-то имя. – Я объявлю о своём воскрешении и испорчу этому лепрекону всю игру, во что бы он ни играл».