— Вот, значит, как, — протянул Энтони и опять уставился на меня как чокнутый.
Черт его знает! Эти художники, наверно, все такие. С приветом. Ты рассказываешь про то, что у тебя на душе, говоришь, что думаешь, хоть это и получается не совсем вразумительно, но он все равно смотрит на тебя как на придурка.
— Вот так, Энтони, — сказал я. — И пожалуйста, не пялься на меня, будто я только что удрал из психбольницы.
— Избави бог, — обиделся он. — Ничего подобного мне даже в голову не приходило.
Я кинул взгляд на свои японские часы. Да, стрелки двигались чертовски быстро.
— Пей лучше кофе, — сказал Энтони и придвинул ко мне одну из своих трех чашек. Свою я уже выпил. И поезжай-ка ты домой.
Заварилась каша. Оказалось, из нашей троицы только мне удалось смыться из бара. Приехала милиция, Фреда с Яко увезли в отделение. Лейтенант сказал, что бражку пластиночных бизнесменов они знают как облупленных. И пластинки там не главное. Затем он спросил, кто был третий.
— Мы сказали, что это был ты, — объявил мне Фреди. — Запираться было бессмысленно. Лейтенант сказал: если мы не будем дураками, то все обойдется более или менее тихо, если же нет, то будет очень и очень плохо. Что он имел в виду, не знаю. Но в школу тем не менее сообщат. Это, дескать, их обязанность. Отпустил нас и велел по-быстрому мотать на станцию и постараться не наскочить на ту шайку. «На моем участке и так хватает происшествий», — сказал лейтенант.
— А когда мы уходили, — добавил в наивной радости Яко, — он признался, что, между нами говоря, он был бы рад, если бы Фред тому, в галстуке, врезал еще пару раз.
— Наверно, он был бы рад, — сказал я, — но тогда сегодня Фред не сидел бы тут с нами. Он же убил бы того малого.
— Ну, это ты уж того… — протянул Фред, но я видел, что мои слова ему здорово польстили.
Мы расхаживали по школе как ни в чем не бывало. И никому ни о чем не рассказывали.
Дни шли за днями.
Когда мы уже решили, что все обошлось, перед уроком литературы появилась классная руководительница и ядовито-сладеньким голосом объявила, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Алфред, Екаб, Иво! Вас ожидает у себя в кабинете директор.
— По какому поводу? — удивился Фред.
— Есть, наверное, о чем поговорить.
— Прямо сейчас? — буркнул Яко. — Может, после урока?
— Прямо сейчас, — сказала Тейхмане. — И давайте шевелитесь побыстрей.
— Да идем, идем, — протянул я, хотя с большим удовольствием отсидел бы шесть уроков математики подряд, чем разговаривал бы с директором.
За крайней партой, у двери, сидел Райтис. Когда проходили мимо, он поймал Яко за полу пиджака.
— Что случилось?
Яко нагнулся и что-то шепнул. Райтис разинул рот.
Тейхмане стояла у дверей класса и смотрела, как мы плетемся по коридору и спускаемся вниз по лестнице. Наш класс на третьем этаже, кабинет директора на первом, и мы зашли в туалет на втором этаже покурить.
Говорить нам было не о чем. Все было ясно без слов. Молчали и дымили в потолок. Фред дернул за рукоятку, и мы слушали, как забурлила вода в клозете.
— Ты что сказал Райтису? — спросил я.
— Сказал, что мы взяли банк, — ответил Яко.
Это у него прозвучало так забавно и наивно, что мы с Фредом рассмеялись. Яко тоже не удержался, и мы втроем ржали, как от щекотки. Смех какой-то надсадный, истерический, так как смеяться-то было не над чем, скорее наоборот. Я с трудом перевел дух. На глаза навернулись слезы, но я все смеялся и смеялся, корчился от смеха, сгибаясь в три погибели. Фред еще раз спустил воду, и мы опять расхохотались. Уже начали было успокаиваться, но тут я показал палец, и нас скрутил новый приступ веселья. Это было форменное идиотство, но что поделаешь, если смешно.
Фред предложил выкурить еще по сигарете, поскольку неизвестно, когда можно будет опять побаловаться дымком. Покурили, Фред в третий раз спустил воду, и мы направились к директору.