— Я попробовала алкоголь лишь однажды, и мне не понравилось, — Астрид повела плечами. — Мне было пять лет. Лизнула донышко рюмки кончиком языка. Мама разрешила.
— И ты никогда не хотела попробовать, будучи взрослой? — бровь Роберта изогнулась.
— Неважно, хотела я или нет. Даже если и хотела, в любом случае алкоголь — это плохо и…
Она остановилась, потому что Роберт и Александр с явной усмешкой переглянулись.
— Я сказала что-то не то?..
— Ты сказала все верно. Извини. Просто это очаровательно — объяснять свою позицию, руководствуясь обыкновенными «хорошо» и «плохо».
— Это и есть мораль, разве нет? — пробормотала Астрид.
— Конечно. Только слишком безапелляционная. Не рассматривающая нечто между. Я не говорю, что тебе обязательно нужно попробовать алкоголь, речь вообще не об этом. Дело в простоте твоих суждений. Думаю, мир избежал бы кучи проблем, если бы на весах лежали только «плохо» и «хорошо» без учета промежуточных вариантов.
Астрид смекнула.
— Вы считаете меня идеалисткой.
— Но именно это мне и прекрасно в тебе. Грязь этого мира еще не касалась тебя в полной мере. В конце концов, быть идеалистом совсем не плохо. Только… — Роберт помедлил, — немного больно.
Астрид, чего Роберт и Александр никак не ожидали, уверенно потянулась к журнальному столику и, взяв пустой бокал, протянула его Александру, который наполнял свой.
— Налейте.
Казалось, Астрид ничуть не смутилась собственной просьбе. Александр вопросительно посмотрела на Роберта.
— Ты уверена?
— Уверена.
Когда бокал был наполнен до половины, Астрид обхватила его, собираясь сделать глоток. Сначала она вдохнула запах, словно чуткий гурман. Затем немного отпила. Роберт помнил эти первые ощущения из своего подросткового возраста: на вкус вино казалось терпким и сладким и оседало на языке ненавязчивой пряностью. Его первое вино готовили из зрелого красного винограда, бархат которого тек вниз по горлу, щекоча связки. Восхитительные воспоминания.
Астрид сделала два больших глотка и неловко вытерла подбородок, потому что пара капель сорвалась с края бокала.
— Оно немного… — она прислушался к ощущениям еще раз, — суховато.
— А сам вкус? — спросил Александр.
— Еще не поняла, но это было приятно.
— Вот видишь, придерживаться аскетичных взглядов действительно кощунственно, правда? — риторически вопросил Роберт, отпивая из своего бокала. — Но налегать все-таки не советую. Нам нужно вернуть тебя трезвой. Кстати, задери рукав. Хочу посмотреть, как реагируют цветы на что-то новое.
Астрид задрала рукав водолазки. На руке, возле кубитальной вены, вырос голубой цветок. Роберт присмотрелся.
— Что ты сейчас испытываешь?
— Не знаю, мистер Эндрюс. Не могу разобрать. Разве что… это больно, когда они прорастают. Это вы и так знаете.
— Такой цвет у тебя в первый раз?
— Да, — голос ее дрогнул.
Роберт пожевал губу.
— Что ж, будем наблюдать. Главное обращай внимание на свои эмоции. Я думаю, это ключ.
— Ключ к выздоровлению? — с надеждой Астрид посмотрела на него.
— Это не болезнь, чтобы искать лекарство. Неужели ты солидарна со своей наимилейшей тетушкой?
— У нас разные причины это ненавидеть, но они есть — с твердостью произнесла она. — Я не могу быть нормальным человеком: не могу ходить в школу, не могу подставляться солнцу, боясь, что прохожие заметят на мне это… Я вынуждена носить закрытую одежду и обречена общаться только с тишиной. В конце концов, мне больно испытывать сильные эмоции, а я хочу их испытывать. Очень хочу, мистер Эндрюс.
Удачно утешив ее однажды, Роберт не знал, чем утешить ее теперь. У них были диаметрально противоположные взгляды касательно этого вопроса. Он считал, что ее особенность — настоящий подарок судьбы. Всегда есть что-то, что должно быть выше твоих «хочу» или «не хочу», «удобно» или «не удобно» — это высшая миссия, миссия, которой предначертано изменить жизнь всего человечества. Вот именно ради этого всегда стоит терпеть.
Астрид смотрела на него выжидающе и осторожно.
— Мистер Эндрюс, вы обещаете?..
Даже сидящий рядом Александр напрягся.
— Пообещайте, что вы излечите меня.
Уголки губ Роберта дрогнули в улыбке.
— Обещаю, Астрид. Конечно обещаю.
Пока что исследование зашло в тупик, но Роберт не признавался в этом ни Астрид, ни самому себе. Он просто избегал данного факта. У него имелось несколько результатов, но что с ними делать и куда они ведут — одному Богу известно. Каждую встречу они работали над анализами и срывали новые цветки, но на этом все. Для Аманды в его лаборатории шла трудоемкая работа, когда на самом деле они сидели втроем в гостиной и попивали вино. Это только сегодня. Позавчера же они устраивали совместные чтения, а несколько дней назад молча слушали «Адажио» Альбинони. Роберт готов был поклясться, что обладай Астрид певчим голосом, то эта оперная песня была бы назначена именно ее устам. Она бы исполняла ее с неописуемым горем на лице, и извивы ее стройного по звучанию и разноцветного голоса рождали бы в слушателях гибельную, но необходимую тягу к трауру, которая так нужна эмпатичной душе. Эмпатичная душа не может не страдать. Такова ее природа, ее предназначение.