Весь процесс обрабатывания и обеззараживания занял около пятнадцати минут. Роберт старательно прижимал обильно пропитанную вату к ранам и надеялся, что за все эти дни Астрид не успела занести туда какую-нибудь заразу. Когда все было конечно, Роберт бережно обмотал Астрид новым марлевым бинтом и сказал, что теперь можно одеться.
— Спасибо, — произнесла она и посмотрела на Роберта с благодарностью, почти граничащей с обожанием. Почти. Она была слишком скромна, чтобы выражать свои эмоции, и это не беря в расчет остальные причины.
Вот сейчас, в этот момент, Роберт мог бы ее поцеловать. Но ей нужен был отец, а не озверевшее от похоти существо, способное эгоистично подавить голос разума и вопреки всему предаться своему любовному безумию. Роберт знал, что если сейчас поцелует ее, то уже не остановится, поэтому вовремя поймал себя на одном лишь намерении, чтобы тут же задавить его в зародыше. Нет, нельзя.
— Я приду к вам снова, — пообещала Астрид, вставая со стула. — Если вы, конечно, хотите.
— Хочу, Астрид, но…
— Она не узнает, клянусь вам. Я хочу, чтобы вы мне верили.
— Я верю тебе, — заявил Роберт с твердостью. — И тем не менее я слишком обеспокоен тем, что может случиться, узнай она обо всем.
— Она будет думать, что сегодня я всю ночь проспала у себя в комнате. Просто… просто не лишайте меня этого глотка воздуха, потому что он прекрасен, мистер Эндрюс.
Оставалось только согласиться с этой неугомонной начинающей авантюристкой, только-только учившейся делать свои первые шаги непослушания.
Роберт проводил Астрид до дома. Ночь стояла глубокая, морозная. Они шли по настилу скрипящего снега и иногда переглядывались. Их вдруг охватила какая-то непонятная уму веселость. То ли она исходила от уставших душ и походила скорее на нервный срыв, то ли брала свое начало в тайне, которую они оба делили. А может, им просто захотелось посмеяться без причины, только лишь из того, что они идут по нерасчищенным дорожкам посреди ночи и просто молчат. Но молчание это казалось естественным. Для Роберта молчание было еще одним способом разговора, только более глубоким, интимным, требующим подхода душ, а не языков.
Когда они дошли до дома Стенфилдов, Астрид улыбнулась.
— Я приду завтра, обязательно приду, — уверила она Роберта. — До встречи!
— До встречи, Астрид.
Развернувшись, он услышал, как проворачивается в старом замке заржавевший ключ, и со спокойной душой пошел прочь. Хотелось спать, но еще сильнее хотелось отогреться, поэтому Роберт прибавил скорости. Он уже почти дошел до центра города, когда позади раздались быстрые шаги и его рукав настойчиво дернули.
Роберт обернулся. Перед ним стояла запыхавшаяся, красная Астрид, одетая в наспех натянутое наизнанку пальто и развивающийся по ветру шарф.
Вокруг не было ни души.
— Те… тетя, — глотая гласные, просипела Астрид. — Она не дышит.
В глубине душной комнаты пахло плотной тяжестью воздуха и прелыми цветами, стоявшими на подоконнике, кажется, еще с палеозоя. Ничто в этом сумраке не выдавало дыхания жизни. Ничто. Только шторы колыхала декабрьская метель, сквозившая через щелку в приоткрытом окне, да и эта картина выглядела безжизненной, загробной. Именно таким был дом Стенфилдов. Именно такой была комната Аманды.
Роберт, затаив дыхание, сделал пару шагов к стоящей у стены кровати и лежащей на ней фигуре. Лик смерти иногда виден издалека, не обязательно смотреть в глаза человека, чтобы понять, что он больше не здесь. И все же Роберт проверил. Сделал еще несколько шагов и остановился прямо напротив Аманды. Та лежала на боку, откинув одну руку назад. Эта поза наверняка была бы для нее неудобной, но понятие неудобства знакомо только живым.
Роберт взял лежащее на тумбе ручное зеркало и поднес его к губам Аманды.
Ничего. Ни единого признака дыхания.
Тогда он взял ее за запястье и пощупал пульс. Некогда гулкие живые импульсы теперь смолкли.
Астрид стояла где-то позади.
Дела плохи. Здесь притаились признаки самого настоящего убийства, которое сразу распознают эксперты. Роберт это понимал, в отличие от Астрид, которая, когда он повернулся, уже вся содрогалась и глотала слезы, пребывая в бесконтрольной панике.
— Это я ее убила, — прошептала она в ужасе. — Я убила ее.