— Не нужен никакой Великий Суд, когда есть жизнь, — ответила Астрид, и голосок ее надломился. — Она — самое страшное наказание.
— Так, — Роберт отложил свои столовые приборы и сцепил пальцы, подавшись вперед. — Я запрещаю тебе предаваться этим мыслям. Я запрещаю тебе безвылазно сидеть в комнате и созерцать чертову стену. Я запрещаю тебе тенью проходить мимо меня и Александра с таким видом, будто в мире не осталось ничего хорошего. И, наконец, я запрещаю тебе пренебрегать собой. Ты запустила себя. Внешность — отражение внутреннего состояния и наоборот, и если оно у тебя оставляет желать лучшего, то этот замкнутый круг можно разорвать, только начав с любой из точек: А или Б — выбирай сама, но главное, чтобы к концу недели ты привела себя в порядок и была той самой Астрид, которую я когда-то знал. Ты меня услышала?
Астрид выглядела еще более подавленной, чем до того, как Роберт произнес свою тираду: влажные глаза были опущены, губы поджаты, грудь еле вздымалась, а на коже проступили многочисленные фиолетовые цветки.
И тут Роберт осознал свою ошибку.
— Ох, Астрид, иди сюда.
Она словно только этого и ждала: чего-то ласкового, обескураживающего в своей нежности. Астрид подорвалась с места и уже через две секунды лила слезы на рубашку Роберта, вовремя поднявшегося со стула, иначе Астрид того и гляди упала бы на пол к его коленям, настолько она была вымотана своим несчастьем.
Роберт гладил ее по спине, прямо как тогда, когда она пришла к нему больная посреди ночи. И ровно как тогда, он был полностью обезоружен ее такими искренними, чистыми слезами.
— Астрид, все хорошо, — только и мог приговаривать он. — Поверь, ты не злодейка и не убийца. Злодеи и убийцы действуют с умыслом, вот и вся разница.
Наконец-то у него нашлись нужные слова. Они подействовали лучше, чем все прочие: Астрид отстранилась и подняла на него мутный взгляд.
— Вы клянетесь?
— Конечно клянусь, — он поцеловал ее в лоб и улыбнулся. — Но все это не отменяет моих прошлых слов. Ты должна продолжать заботиться о себе.
— Буду, — пообещала Астрид. — Буду.
Она дышала в его руках тихонечко, словно своим дыханием могла вспугнуть сокровенный момент взаимопонимания, но этот миг в глазах Роберта все равно не потерял бы свою ценность. Это как всматриваться в океан и потом сказать, что он не прекрасен.
Роберт погладил Астрид по голове, случайно задев пальцем цветок на виске. Он рос там постоянно, только сейчас он был загадочного голубого цвета, который Роберт не мог никак разгадать, однако теперь, когда Астрид по его настойчивой рекомендации отказалась от скрывающей тело одежды, было проще отслеживать какие-либо изменения. Да, Роберт предавался этому мигу уединения, но никогда не забывал о работе. Она занимала все его мысли.
Следующее, что Роберт сделал после обеда, — пошел в лабораторию. Немного загодя он позвонил Александру и попросил его прийти, чтобы помочь законспектировать все то, что им удалось разузнать за все время наблюдений за Астрид. На это у них ушло три с лишком часа: они сидели, попутно пили кофе и сопоставляли наброски о наблюдениях, которые были написаны на самых разных листах. Когда картина была целиком собрана, Роберт и Александр критично перечитали десять страниц исписанного чистового блокнота. Дело было сделано.
— Не находите, что мы изучили природу этого феномена, но так и не добрались до сути? — сказал Александр.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы узнали, что цветы на теле Астрид — все же производное ее организма, но так и не поняли, где здесь первопричина.
— Да, — Роберт нехотя согласился. — Такой случай первый в истории, и было бы проще, будь у нас на руках опыт предыдущих исследований, но его нет.
— Я все же настаиваю на божественных промыслах.
— Ты опять за свое?
— Почему нет? — Александр пожал плечами. — Мир до сих пор не знает, почему человек получился именно таким, какой он есть, и этот вопрос уходит корнями во вмешательство божественных или — если хотите — вселенских сил.
— То есть, ты намекаешь на то, что мы никогда не разгадаем загадку Астрид?
— Боюсь, я говорю об этом напрямую. Но не стоит отчаиваться — научные теории тоже высоко ценятся в нашем сообществе.
У Роберта было более-менее сносное настроение, поэтому он не стал злиться.
— Какой же ты все-таки философ.
Александр хмыкнул, согласившись: