— Договорились.
— Хорошо. Мистер Эндрюс, вы знаете, за что вас задержали?
— Вы имеете в виду весь тот абсурд, который мне вменяют?
— Это вы мне скажите.
— Мне вменяют то, что я якобы несу угрозу жизни моей приемной дочери и бывшей жене.
Отто кивнул.
— Все верно. Опять же — напоминаю — давайте сделаем все максимально возможное, чтобы не затягивать этот процесс. Поэтому предлагаю вам ответить на вопрос. Если все это, по вашим словам, «якобы», тогда что делал револьвер у вас в кармане? Клаудия Стайн утверждает, что вы собирались ее убить.
— Пригрозить, не убить, — поправил его Роберт, оставаясь спокойным.
— Пригрозить? По-моему, взведенный курок — это не про запугивание, а про убийство.
Роберт скептически приподнял бровь.
— Я что, убил ее?
— Нет, но, очевидно, собирались.
— На беспочвенных догадках не строится ни одно дело. Вы точно уверены в своих компетенциях?
— Я заметил, что вы мастер увиливаний, мистер Эндрюс. И тем не менее вы сами назвали то, что вам вменяют.
— Так, все, — намерение покинуть это место вскипало в Роберте с каждой секундой все сильнее. — Предлагаю выписать мне штраф и отвести меня, наконец, к моей дочери. Она хрупка и ранима. Вы напугали ее всей этой сценой у дома.
— Астрид, верно? — уточнил Отто, заглядывая в папку. — Вы слишком торопите события, мистер Эндрюс. Сначала наши эксперты должны проверить, действительно ли на теле девушки есть следы побоев…
— Это все бред, выдуманный Клаудией! Поэтому я и пришел к ней — запугать ее, чтобы прекратить все эти отвратительные слухи. Один раз Клаудия уже испортила мне жизнь. Я не хотел второго раза.
Отто собирался что-то ответить. Наверняка это было бы что-то стандартное, лишенное разнообразия и очень-очень скучное. Но скучать им двоим не пришлось. В допросную вошел двадцатилетний на вид парень с почти такой же папкой в руках, какая лежала на столе. Он коротко извинился, склонился к уху Отто и начал шептать. По мере донесения информации лицо следователя успело нахмуриться, вытянуться и снова нахмуриться, и самой финальной эмоцией оказалось явное смятение.
Когда парень покинул помещение, оставив вторую папку, Отто спросил Роберта прямо.
— У вас есть предположения, почему сейчас вашу приемную дочь перенаправляют в научно-исследовательский центр?
Это был тот вопрос, который Роберт боялся услышать. Его мгновенно бросило в жар.
Он хотел решить, замять дело быстро, но просидел в допросной слишком долго, чтобы надеяться на желаемый исход. Значит, Астрид раздели, внушив ей «благую цель» происходящего, увидели на ней чудо, которое Роберт планировал так тщательно скрывать до определенного момента, и решили сделать ее подопытной зверушкой. Все, чего Роберт хотел, оказалось разрушено. Но перед ним все еще сидел Отто Хопкинс — противный следователь, поборник правды и морали, и ему нужно было что-то ответить.
— Зависит от того, что сейчас вам сказали. Я не могу знать, что в головах ваших экспертов.
Отто открыл принесенную ему синюю папку и внимательно всмотрелся в свежие фотографии. На них была полураздетая Астрид: сначала в полный рост, потом туловище, потом более детальные снимки. Закончив, следователь развернул фотографии и придвинул их поближе к Роберту.
— Вы понимаете, что вас могут обвинить еще и в незаконных экспериментах над живым человеком? Как вы объясните вот это? — его узловатый палец ткнулся в запечатленные на фотобумаге ключицы Астрид, на которых виднелись бирюзовые цветки. Цвет волнения и страха.
Сейчас от ответа Роберта ничего не зависело: соври он — и ему не поверят, скажи он правду — все равно не поверят.
— Так что, мистер Эндрюс? — Отто Хопкинс ждал ответа.
Все уже разрушено. Все. Мечта о разгадке, мечта о Нобеле, мечта об их с Астрид совместной жизни, которая была бы наполнена светом, глубинным счастьем. Первое и второе, будучи связанные между собой, разрушены потому, что бывалые зеваки из научно-исследовательского центра наверняка захотят запатентовать открытие на свое имя. Третье вытекало из первого и второго и тоже оказалось разрушено — глубинное счастье строится на жизнеутверждающем фундаменте радости, а у них теперь не было совершенно ни-че-го. Роберт был разбит. Оставалось только бороться за свою свободу.
— Послушайте, — пальцами он устало потер веки. — Я расскажу все с самого начала. Это все, что я могу в данной ситуации.
— Прошу вас, — следователь побуждающе взмахнул рукой.
Подспудно Роберт готовил себя к длинному монологу, раскрывающему следствию всю суть истории, но до последнего надеялся, что ему не придется прибегать к откровенностям.