Мне тебя все равно не обидеть.
Холм заросшей бурьяном земли,
Пыль по звездам, крестам и оградам...
Жизнь со мной, а как будто вдали,
Смерть вдали, а как будто бы рядом.
Ну и пусть! Я себя не кляну.
Я смотрю на себя безнадежно.
Пред тобой и собою вину
За отца, за сестру, за жену,
За лежащую в прахе страну
Искупать мне, наверное, поздно.
Разве что и осталось стоять
На кладбище великой державы,
Разве что и осталось внимать,
Как поют твоим голосом, мать,
Нам родные могильные травы.
Как им вторят со смертных полей,
Нас утешить пытаясь скорей,
Все о жизни твоей и моей,
Ни единому слову не веря,
В ожиданье осенних дождей,
Легкий мятлик, тяжелый кипрей,
Василек, подорожник, пырей
Да осота шершавые перья.
1994–1995
***
Время не может, увы, ничему научить,
Если б могло, то давно бы уже научило.
Вот среди сосен закатные гаснут лучи,
Тьма подступает и стужей из тьмы засквозило.
Что ж я стою на ветру, что ж пытаюсь облечь
Мысль свою в слово, как будто бы в слове есть сила!..
Вечность родная не может души уберечь,
Если б могла, то и в мир бы ее не пустила.
1995
***
Вспомнил вечером я тебя,
А потом ты приснилась мне.
Я проснулся, уже не любя,
И увидел луну в окне.
Я увидел луну в окне,
Медный диск ее был щербат.
И почувствовал вдруг, что мне
Все равно, кто был виноват.
Все равно, кто был виноват,
Все равно, кто будет теперь.
И дышал за окошком сад,
Как большой неуклюжий зверь.
Но огромность мира вовне,
В исполинский вздымаясь рост,
Вся вмещалась сейчас во мне –
От намокшей травы до звезд.
И, беспечно-отрешена,
Надо мною душа вилась,
Словно кончилась жизнь одна,
А другая не началась.
1995
***
Никто не лучше никого,
А сам я хуже всех.
И так уже среди снегов
Дом утонул, а все его
Густой заносит снег.
Заносит снег невзрачный дом,
Заносит голый сад,
Заносит все, что мой кругом
Хотел бы видеть взгляд;
Что мой хотел бы видеть взгляд,
Что жадно ищет он
Сквозь этот долгий снегопад,
Сквозь снег со всех сторон;
Сквозь снеговую канитель,
Сплошных снежинок лет,
Где все метет, метет метель
Уже который год;
Уже который год подряд
Заносит дом и сад,
Скрывая в памяти моей
Все то, что было в ней.
1995
***
Я находил в лесу глухом,
Почти не думая, дорогу,
Но заплутал в себе самом
И пропадаю понемногу.
Я утешать умел других,
Дабы снесли беду любую,
Но в предрассветный этот миг
Себя утешить не могу я.
Что за дурацкая судьба:
Прожить и жизни не заметить,
Уйти к себе во глубь себя
И самого себя не встретить.
1995
О цветах, о бабочках, о пчелах
Не о городах и не о селах,
Не о том, что прежде и потом.
О цветах, о бабочках, о пчелах,
Больше ни о ком.
Не о мной измученной подруге,
Не о друге и не об отце.
О цветах, проснувшихся в испуге,
С крупными слезами на лице.
Не о маме с бабушкой, лежащих
С вечною печатью на устах.
О беспечных бабочках, сидящих
На крестах, оградах и цветах.
Не о людях, живших и живущих,
Пусть другой слова о них найдет.
О бесстрашных пчелах, берегущих
Смерть цветов, сгустившуюся в мед.
Не о городах и не о селах,
Не о том, что прежде и потом.
О цветах, о бабочках, о пчелах,
Больше ни о ком.
1996
***
Потерять можно то, что нашел,
Отыскать можно то, что имеешь.
Ну и ладно, и пусть, хорошо,
Говори, пока не онемеешь.
Здесь неважно, с чего начинать,
Здесь неважно, чем кончить в испуге.
Все равно никому не понять
Никогда ничего друг о друге.
Все равно не постигнет никто
На единое даже мгновенье,
Одиноко вжимаясь в пальто,
Твоего полуночного бденья.
Смысл твоих бормотаний в тиши,
Повторяющих слышимый в шири
Голос каждой бездомной души,
Не имевшей пристанища в мире.
1998
***
Давным-давно исчезла ты,
Я не узнал ни у кого,
Куда вели тебя цветы
По лугу сердца твоего,
Где ты растаяла во мгле
Июньских роз, июльских гроз,
Что ты искала на земле,
Юдоли горестей и слез.
Но весь бесстрашный облик твой,
Твои глаза, разлет бровей,
Навек останется со мной,