– Он был с ними. И это он предложил прокатиться на яхте. Как получилось, что он выжил, а они нет?
– Потому что они утонули, – Элинор произносит это безразлично, потому что не испытывает эмоций. Она почти не помнит родителей. Для нее они такие же (и даже в большей степени) выдуманные персонажи, как матери и отцы в романах, которые она читает. Ей было всего три, когда они погибли. Хиту шесть. Он помнит их и скучает. А она – нет.
Хит становится твердым и холодным, как мрамор. Он встает с кровати. Лишившись тепла его кожи, Элинор начинает дрожать. Брат натягивает джинсы, повернувшись спиной. По его молчанию и по тому, как он хватает с пола футболку, Элинор понимает: он зол. Нельзя было допускать, чтобы ее безразличие к смерти родителей просочилось в разговор с братом. Как бы Хит отреагировал, узнав правду? Правду о том, что на самом деле Элинор рада, что родителей больше нет. Останься они в живых, она и Хит вряд ли стали бы так близки, как сейчас. На самом деле Элинор чувствует сладкую боль оттого, что брат – единственный человек, который по-настоящему любит ее. И это ее утешает.
– Поможешь с физикой? – спрашивает она, надеясь, что смена темы вызовет перемену настроения.
Они всегда учились дома. Поскольку ближайшая школа далеко, а дядя Роберт проводил в Ледбери-холле только выходные, он нанял учительницу. Правда, от нее отказались накануне тринадцатого дня рождения Элинор. Хит уверен: это потому, что образование съедало деньги, которые дядя Роберт считает своими. А дядя Роберт утверждает: это потому, что Ледбери умные и их не нужно водить за ручку. Теперь раз в месяц преподаватель дистанционно присылает задания на дом.
– Не могу. Мне нужно в город, – отвечает Хит.
У Элинор мигом начинается паника.
– Опять?
– Нам нужна еда. Ты ведь хочешь есть, правда?
– Тогда возьми меня с собой.
– Не могу.
– Почему? – Девушка чувствует, как нижняя губа обиженно надувается.
Она ненавидит себя за то, что дуется, но он уезжает от нее уже второй раз за неделю.
– Ты меня тормозишь.
– Ну спасибо.
– И тебе не нравится в городе.
Так и есть. Но сильнее всего она ненавидит, когда ее оставляют одну в этом огромном доме.
– Люди на меня пялятся.
– Ты красивая. Люди всегда будут на тебя пялиться.
Элинор берет наброшенную с вечера на стул серебристо-голубую комбинацию и натягивает через голову. Хит наблюдает, но ничего не говорит. Она спрашивает себя: может, эта вторая поездка – наказание за то, как холодно она отозвалась о родителях? У нее не хватает смелости спросить. Хит обещает вернуться раньше, чем она успеет опомниться.
– И как скоро?
– Не знаю.
Он выходит из комнаты. Она – за ним, стараясь не захныкать:
– Через сколько?
– Часа через два. Может, три.
Она идет следом в холл, изо всех сил прикусив губу, чтобы удержаться и не попросить его остаться. Она не хочет думать о тех секундах, минутах и часах, когда Хита не будет рядом, но всё равно думает.
В дверях он останавливается так резко, что она чуть не налетает на него. Брат поворачивается, озабоченно нахмурившись, большим пальцем проводит по ее подбородку и наклоняет ее лицо к своему:
– Элли, ты уже самостоятельная. Иногда тебе нужно справляться без меня. – Он чмокает ее в лоб. – Скоро вернусь, сестренка.
Он выходит под зимнее солнце. Она смотрит, как он трусцой спускается по замерзшим каменным ступеням к машине, и у нее внутри поднимается тревога. Дыхание повисает перед Элинор молочно-белым облачком пара, и сквозь это облачко она видит, как брат уезжает. А она остается одна.
Тишина врывается вместе с ветром, заполняет каждый уголок Ледбери-холла, пока Элинор не тонет в ней. Три часа превращаются в четыре, потом в пять. Дядя прав: она умная, хотя брат и держит ее за дурочку. На продуктовые магазины не требуется пять часов. Она вспоминает цветочный аромат на коже брата и снова задумывается, кому же он принадлежит. И решает это выяснить. В конце концов, как сказал Хит, она самостоятельная, а значит, может сама принимать решения. Итак, она принимает решение. Засовывает ноги в ботинки и отваживается выйти. В первую секунду морозный январский воздух как резкая пощечина выбивает воздух из легких. Элинор моргает, глядя на жемчужное небо, затянутое плотными облаками. Она не оборачивается, чтобы не потерять решимость, хрустит по насту, ковыляя по длинной извилистой подъездной дорожке. Холодный ветер обдувает ее. Уши горят от холода, Элинор обхватывает себя руками, засунув их под мышки в попытке согреться. Наконец она добирается до железных ворот. Они высокие, вдвое больше ее роста. На секунду сердце замирает при виде навесного замка, но потом она понимает: он висит, но не защелкнут. Трясущимися, исколотыми холодом пальцами она возится с ним и выбирается наружу.