Вспышка.
Кладбище и могила Ба. Я бросилась к кресту, уже не сдерживая слез. Обняла призрачными руками холодный даже в моем состоянии металл.
— Он все ещё тебя любит. Ты ведь поняла уже, что дед тебе не изменял? А мы познакомились… Он обещал помочь, но не успел. А я…
Я все говорила и говорила. Спеша и захлебываясь рыданиями, глотая слова и страшась не успеть высказать все, что накипело и наболело внутри.
И снова вспышка.
Лорд РерШарт, склонившийся над столом, с разложенной на нем огромной картой, слушая указания затянутого в зеленую форму мужчины, делал новые отметки.
— Мы проверили там каждый уголок. Следов пребывания леди РерШарт обнаружить не удалось.
Что-то оборвалось, упало и разбилось у меня внутри. Столько времени прошло! А он не бросил поиски. Я подплыла к столу и ткнула пальцем, легко различив на карте щиты вокруг Плато и пометку волшебного ручья.
— Мы здесь. — Мужчины стремительно отпрянули, только сейчас заметив мое присутствие, но лицо удержать им удалось.
— Что с тобой?! — Лорд РерШарт, дед, казалось, стремительно стареет прямо на моих глазах.
— Кажется, я умерла.
Вспышка. И моя запоздалая мысль о том, что хоть тело похоронят по-нормальному.
Кошка-Майта, охотящаяся за кем-то в зарослях.
Вспышка.
Старуха Мирита, стряпающая что-то у печи.
Вспышка.
Знахарка Арталла, перебирающая травы на берегу реки.
Вспышка.
Расширенные до невозможности красные глаза Адама.
Мы лежали на земле, друг напротив друга. Лицом к лицу где-то на расстоянии полуметра. Я осознала себя в собственном теле, которое, пусть и неохотно, но поддавалось на попытки слабо пошевелить конечностями.
— У тебя получилось! — Хотелось воскликнуть радостно, но получился лишь полузадушенный писк.
Тело болело, кости ныли, как при сильном жаре, перед глазами двоилось.
Где-то далеко в небе громыхнул гром, небо стремительно затягивали тяжелые грозовые тучи. И только в резко наступивших сумерках я заметила, как пылает белым огнем грудь фалварта, и что сам он слишком уж неподвижен.
— Что ты делаешь? — Мне на лицо упала первая большая и тяжелая дождевая капля. Словно только этого и ждала, дала знать о себе сильная жажда.
Плотно сжатые мужские губы тронула слабая улыбка. Он прижал руку к своей груди, но сделал это так медленно, словно она весила тонну.
— От сердца к сердцу.
Я не понимала. Но чем лучше становилось мне, тем хуже ему.
— Хватит. Остановись! — Фалварт меня не послушал или просто не смог этого сделать. Εго глаза медленно закрылись, а на губах, как насмешка над моей паникой, все ещё была легкая улыбка. А у меня самой не хватало сил ни на что. — Ну, пожалуйста!
Боже, что за мир такой?! Только ведь все наладилось!
Прилагая просто титанические усилия, я сумела приблизиться и прижаться к мужскому телу. Ладонь легла на грудь Адама, и ее едва не обожгло идущим оттуда жаром. Я поискала взглядом Мрака, но его рядом не было. Что делать? Что мне сейчас делать?!
Чем жарче пылала грудь Адама, тем прохладнее и бледнее становилась его кожа, тем лучше чувствовала себя я. Я пыталась трясти его, звать, пыталась закрыть свет, идущий из мужской груди, пыталась не плакать, но усилия не приносили результата.
Капля за каплей, все сильней и быстрей стучал по широким листьям, сухой пыльной земле и нашим телам настоящий ливень. Обняв руками, я снова и снова целовала лицо фалварта: лоб, щеки, губы, глаза и брови, колючий подбородок и снова лоб… ощущая, как он становился все холоднее.
— От сердца к сердцу, — повторила, рыдая. — Я бы отдала жизнь за тебя.
Сердце сдавило стальными тисками, но я обрадовалась этой боли. Зачем жить в мире, где нет его? В этом чертовом враждебном мире, где я навеки останусь чужой?!!
Позвоночник выгнуло от сильного удара током. Казалось, я услышала хруст костей. Дождевая вода тут же начала затекать в открытый для крика рот, но я не смогла издать ни звука. Сознание билось пойманной птицей, перед глазами проносились воспоминания о собственных ошибках. Казалось, агония длилась целую вечность, но придя в себя, я увидела собственное пылающее белым огнем сердце и красные глаза очнувшегося Адама, а значит, оно того стоило.
Я медленно моргнула, потерявшись в собственных эмоциях, и тут же провалилась в чужое сознание. В душе Адама не было больше тьмы. Не было обрывков эмоций, сомнений или связных мыслей. Только, разгораясь все сильнее, пестрея всеми цветами радуги, внутри у моего мужчины пылала любовь ко мне.