«Джон, удачи!» — полуобернувшись, мысленно сказал Чес и ринулся исполнять приказание, несмотря на боль в ступне и судорожное, неспокойное чувство на душе. Шёпот повелителя тьмы из головы упорно не хотел выходить; точнее, сама суть. Креймер, перепрыгивая через пень и сожмурившись от ощущения, будто кто ему ногу стрелой проткнул, не знал, в каком значении их понимать; впрочем, когда далеко на горизонте стало виднеться похожее на указанное Джоном дерево, Чес благополучно позабыл о своём вопросе. Вокруг светлее не стало, небо заволокло тучами — даже мерзкой луны не было в сегодняшнюю скверную ночь; из-за этого Креймер постоянно спотыкался о камни, царапался об острые ветки и едва не лишился глаза — тонкий сучок, благо, угодил ему не в середину глаза, а так, что немного поддел веко и коснулся глазницы. Слёзы потом текли рекой; вероятно, грязь осталась. Прикрыв этот глаз, чтобы не мешал, он теперь смотрел вторым, будучи уже внимательным к веткам вокруг. Погода нынче выдалась ветреной, и непонятно было, что шуршит: ветер или какой-то зверь. Креймер не знал, обитают ли здесь какие-нибудь животные, поэтому опасливо оглядывался, хотя и прекрасно понимал, что мрак полон иллюзий. Добегая до нужного дерева, он отчаянно осознавал, что устал как никогда — оказалось делом довольно сложным продираться сквозь не слишком уж и дремучий лес. Отирая со лба пот, Чес судорожно смотрел вверх и вниз и по сторонам, силясь углядеть признаки намёка на то, что это нужное ему дерево. Углядеть, что было среди его голых веток — вороны или тряпки — Креймер не смог, ибо на здоровом глазу его зрение было не очень хорошим: вдали всё расплывалось. Вот второй глаз нормально видел, но, увы, из-за пелены слёз теперь нельзя было им воспользоваться. Парень решил подойти поближе и оглядеть ствол и основание; в итоге три раза обошёл дерево, но красного гриба так и не отыскал.
Чес начинал волноваться не на шутку, понимая, что в запасе у него остаётся улика под названием инициалы имени Джона. Утерев с лица очередные слёзы, он принялся ладонью скользить по стволу, так как в темноте нельзя было разобрать с его слабым зрением даже это. Точнее, можно было, но если б это происходило днём. В итоге пальцы нащупали что-то похожее, по крайней мере, видно было, что эту штуку выцарапывали, причём тщательно. Креймер, почти не имеющий возможности рассмотреть, с каким-то благоговением, похожим на то, с каким слепой трогает свою возлюбленную, узнавая под пальцами родные черты лица, прощупывал высечки на дереве, складывающиеся в спасительные для него буквы. «Господи, Джон, ты бы ещё догадался в дупле сделать метку!» — не укоряюще, а как-то нежно подумал Чес, ведь отыскал буквы практически у самого низа, у корней, можно так сказать. И, пока искал, обошёл дерево много раз и также много раз успел передумать самые страшные варианты по типу «А что, если он нечаянно свернул по дороге не туда и теперь ему придётся разворачиваться?». Но, благо, всё вышло в итоге нормально; для успокоения Чес отыскал близлежащие кусты и, покопавшись, нащупал на их стволах метки также. Потом свернул, как и говорил ему Джон, в диагональ направо и постарался ускориться, зная, что минут десять где-то уже прошло точно. А время нынче неоправданно дорого… и уж что-что, а подводить своего бывшего наставника казалось для Чеса пыткой похуже Ада в конце жизни. Впрочем, Ад ему не так уж и грозит — все в один голос говорили, что его душа чиста и подходит под все критерии для пропуска в Рай.
Но Креймер не верил в это. Не верил, потому что чувствовал какой-то мрак, постепенно очерняющий его душу.
И, что удивительно, позволял этому происходить, сам не зная, к чему в итоге это приведёт. Вероятно, к тому же самому Аду.
Усмехаясь и понимая, что ему уже ничего не страшно, он решил не отвлекаться на пространные размышления — они жутко отвлекали, давая царапинам ловко появляться на его теле; лес же становился, к несчастью, гуще и непроходимее. Креймер напрочь забыл, сколько там метров до оврага; ему показалось, что не так много, но в действительности этот путь как-то неоправданно увеличился. Чес ругал себя как только возможно при мысли о том, что он пропустил овраг, сбившись с весьма сложно удерживаемой диагонали в этой местности. Но это было просто от нервов; на деле он пробежал довольно быстро; это в мыслях водитель уже порешил, что опоздал во все места, в которые только можно было опоздать. Ему, на воспалённый рассудок, представлялись уже ужасные сцены: вот Джон прибежал в овраг, а там ни пентаграммы, ни его напарника, ни поджидающего наготове оружия… И куда ему деваться с суперсильным демоном позади? Наворачивать круги по лесу в тщетных поисках Чеса? Наверняка он сейчас этим уже и занимается! Короче, мысли Креймера были спутаны и чем более спутаны, тем более неправдоподобны; а ещё к ним примешивалась капелька безумия, выжатая из адреналина, которая давала толчок разным абсурдным мыслям. Впрочем, эти размышления не были беспочвенными; в итоге всё у Чеса возвращалось к сцене около машины. Но вот он запнулся больной ногой о корень и, громко чертыхаясь, уже больше с минуту не возвращался к этой теме, решительно настроив себя на внимательность.
Наконец Креймер едва не полетел кубарем вниз — вовремя тормознул, с восторгом понимая, что достиг, вероятно всего, этого спасительного оврага. Было по-прежнему ни хрена не видать, поэтому вопросы «какова глубина и насколько круты склоны» остались нерешёнными. Он не стал долго думать и примеряться, а лишь с крупицей осторожности опробовал ногой спуск и тут же стал аккуратно сходить. Сначала делал это медленно, потом вообще почти что бежал по склону, хотя и поплатился за это: царапина на полщеки, усугубленное положение его больной ноги и так и не открывшийся глаз из-за кучи пыли, поднявшейся рядом. Но Чес, понятное дело, не жаловался. Он практически никогда не жаловался; лишь в редких случаях и то — из-за врождённой капризности и глупого желания казаться крутым перед Джоном. Но Креймер был рад безумно одному: Константина и его демона было сейчас не видать и не слыхать. Значит, они ещё далеко и вернутся не скоро. Чес скатился оставшуюся часть склона сидя, не заботясь о своих штанах, и, оказавшись внизу, в не менее тёмной и глухой лощине, принялся искать припрятанный повелителем тьмы «клад».
Чес начал судорожно отсчитывать пятьдесят шагов, хотя ему всё время казалось, что вместо двадцати он говорит тридцать и делает шаги куда длиннее или короче предыдущих. Но времени перепроверять не было (особенно в почти что кромешной темноте), и оттого Креймер, остановившись на неуверенном «Пятьдесят?», сам пожелал себе удачи и принялся откапывать. Земля была сырая, но бралась туго: то корни, то жёсткий дёрн, то какой-нибудь камень. Он не знал, в верном ли направлении капает, ведь если не в верном, то вся его работа коту под хвост. Но вот лопата спасительным звоном натолкнулась на что-то твёрдое; Чес принялся выкорчёвывать и наконец смог вытащить какой-то небольшой железный ящичек. Откинув лопату в сторону и стряхнув с рук землю, он начал искать способ, как бы открыть ящик в полной темноте. Точнее, было не так уж и кромешно, как могло показаться, если судить по впечатлениям Чеса, но явно с одним глазом разобрать, где находится замок, было сложно. Однако он справился и открыл, примерно различив контуры лежащих перед ним предметов: несколько пуль более габаритных размеров, специальный автомат, куча всяких мелочей, недоступных для зрения, и много мелких перочинных ножиков. Креймер взял один из них, отошёл на пару шагов и принялся за пентаграмму; руки тряслись, сил уже не было, глаз с трудом различал линии, благо, что одна память не подводила — мозг инфантильно выдавал следующие шаги, вполне привыкнув в прошлом к этому действию.