Он потянулся во весь свой немалый рост и, расслабившись, продолжил:
— Ты тогда пришла в своем черном нарядном платье под корсет, длинном, средневековом, со шнуровкой.
— Вот это подробности, даже я сама этого не помню, — удивилась я, в самом деле не помня таких мелочей, как то, во что я была одета. — Видимо, впечатлила, раз все запомнилось?
— Тогда ты не просто впечатлила, а задела до глубины мозга! Ты была обворожительна. Блистательная светловолосая бестия в черном! Темная Богиня…
— Ух, ты! Мне нравится это наречение, — заметила я. — Меня еще никто так не называл.
— Правда нравится? — улыбнулся он, повернувшись на бок, ко мне лицом.
— Да!
— На тот момент эта Богиня затмила все. Я сам-то второй раз появился на студии. Если честно, когда меня пригласили ребята с ними играть, я думал, побалуюсь немного и уйду, потому как стиль и направление группы мне не очень нравились.
«Вот это откровение…» — думала я про себя.
— Но стоило услышать, как ты поешь, сразу все сомнения на этот счет отпали, и мои мысли стали следующими: «Сделаю все возможное и невозможное, чтобы быть первым и единственным настоящим барабанщиком в группе!». Мало того, когда состоялся первый концерт, я вообще улетел в экстаз от переполняющих эмоций. Раньше я играл в разных группах, но такого ни на одном концертном выступлении не было, ни с кем!!! А помнишь, однажды ты заболела, и нам пришлось играть инструментал?
— Ну?
— Вот тут-то все мы, музыканты, поняли, что без тебя не то и не так получается. Музыка, конечно, уникальна, и фаны все равно балдели, только все же не было того улетного настроя, драйва, который сопровождает концерт до последнего аккорда, когда мы в полном составе.
— Надо же, никогда не замечала подобного различия, — опять соврала я. — Почему вы мне об этом никогда не говорили раньше?
— Не знаю, ребята не хотели. То ли, думали, что за сумасшедших посчитаете, то ли за нариков.
— Вот так дела… Вот так откровения… А почему ты об этом сейчас говоришь?
— А потому, что давно хотелось поговорить. Да, к тому же, кто узнает? Никто. Сомневаюсь, что мы отсюда выберемся, ведь за целую неделю ни один пароход, корабль или хотя бы танкер не проплывал! Я наблюдал… каждый день.
— Да?! И все-таки это не причина так рассуждать, — смело заявила я. — Мы же живы и еще долго проживем. И домой вернемся, можешь мне поверить. — Теперь я смотрела в потолок. — Конечно, не сразу, но все же вернемся, нужно просто подождать. — ободряюще заявила я.
— Люся!
— Что?!
— Ты мне нравишься!
Миф сразил меня наповал этим заявлением. Не могу сказать, что я об этом не подозревала, но все же услышать это собственными ушами — несколько шокирует. Что ж тут поделать, каждый встречный поперечный втюривается в меня, а уж приближенные тем более. Как же мне его жаль, ведь я-то не могу разделить его чувств. Он хороший, приятный молодой человек, и у нас много общего, но сердцу не прикажешь, особенно, когда оно само не знает, кого любит и любит ли вообще! Хотя подозревает…
— Я много кому нравлюсь, — улыбнулась я.
— Да, я в курсе, — вздохнул он. — И даже знаю, кому особенно. Но ты мне все равно очень нравишься.
— А поконкретнее, кому же еще?
— Ну хотя бы тому, кто всех поставил в известность не претендовать на чужое добро!
— Вот так чудеса! — Я даже привстала и, опершись на локоть, смотрела на Мифа округлившимися глазами.
— Да-да! Именно так Алекс и заявил. Так что теперь ты понимаешь, почему все в группе очень долго воспринимали вас явно не друзьями.
— Теперь многое становится на свои места и многие вопросы нашли ответы. Ай да Алекс! Вот он у меня попляшет, дайте только добраться до него.
— Люсь, если че, это не я. Я ничего тебе не говорил. На случай, если выберемся отсюда.
— Лады. Бедный Павел, он пострадал тогда ни за что! Почему ты мне ничего не сказал в тот день, когда я напала на басиста?
Миф только пожал плечами.
— А что еще Алекс говорил обо мне?
— Собственно, больше ничего, потому как ребята все понятливые оказались и лишних вопросов не задавали.
Наступила пауза. За окошком виднелись многочисленные звезды, украсившие ночной небосвод. Как красиво. Во мне кипело все и бурлило от злости на моего друга детства. Ух, задам я ему трепку, пока не знаю как, но придумаю еще, успею придумать.
— И только когда пообщались, — блондин продолжал речь, — все больше и больше стали воспринимать его слова как ложь. Ну в какой-то степени он был прав, то, что ты ему, несомненно, весьма запала в душу и сердце, а вот насчет твоего ответного чувства он наврал с три короба.