— Я, — он склонил голову так, что прядки волос стали свисать у его лица, загораживая мне весь вид на выражение, которое оно сейчас приняло. — Я, кажется, забыл, о чём только что хотел с тобой побеседовать, — откидывает голову назад, макушкой упираясь в стену. Закрывает глаза, втягивая ноздрями едкий дым, что исходит из сигареты, которую он держит в своей руке, не давая ей возможность догореть.
— Придурок, — произношу сквозь зубы, отводя взгляд на уходящее солнце, которому на небосводе отвели ещё от силы минуты три перед тем, как оно скроется на несколько часов, чтобы осветить вторую половину земного шара.
Скотина…
Довольно смеется, как всегда, не повышая тембр своего голоса выше разговорной речи, отчего подобная эмоция на его лице получается гадкой…
— Блондинка, — из носа вылетают ровные струйки сизого дыма, оставляя сильный аромат в воздухе после своего прибытия.
— И откуда в тебе столько смелости? — скалю зубы против своей воли, забывая о своей видимой покорности, которую давным-давно раскусили.
— У меня прекрасный учитель…
— Не боишься попасть под моё настроение? — тонкие пальцы вместе с ладонью опускаются на моё плечо, резко поднимая всё тело, подкидывая в воздухе словно котенка за шкирку, вот только это делает не заботливый родитель, а хищник в ожидании утащить добычу в свое логово.
Продолжая держать меня, больно сжимая плечо, подводит к выступу так, что поясница упирается в местами разрушенную бетонную плитку, нарезанную на небольшие блоки.
Силой толкает на неё, заставляя тело описать полукруг, перед тем как живот с задранной рубашкой коснётся того мусора, что мелкой россыпью валяется на парапете.
Лицо сталкивается с противным холодным ветром…
Руки ищут опоры…
А глаза стараются не смотреть вниз, чтобы лишний раз не напоминать себе, что летать я не умею, а несколько секунд этого счастья — жизни не стоят.
— Не нужны эти вопросы, я достал то, по чему ты так усердно страдал больше месяца, избавь меня от фривольных рассуждений на тему, что хорошо, а что плохо. Нет, я никого не убивал, я, в отличие от тебя, знаю другие способы уговоров, — конечно, ни одно из его действий не было показушным, если бы ситуация того требовала, если бы я действительно попал не под то настроение, с крыши меня всё же скинули бы.
Но разве это красиво?
Да и запал в нём короткий, чтобы разжать руки.
В попытке схватиться за любой выступ, что остался на этом куске цемента, рукой задеваю Его, понимая, что последует реакция за случайный удар. Но её нет. Лишь холодные пальцы касаются моей ладони, неудобно поднимая её вверх.
Слегка отстраняется…
Ждёт…
А затем, словно поддаваясь своим инстинктам, дергает на себя. Кусает губы, до крови, до побелевших костяшек рук, что сжимаются на его талии.
Больно.
Но по сравнению с тем, что могло быть, терпимо.
Его колено ползет вверх, между моими ногами, несильно вдавливая, будто стараясь быть ещё ближе. Руки скользят по глянцевой черной ткани, сжимаясь на моей пояснице, что в один миг из ледяной превратилась в огненную.
— Ублюдок, — дышу через рот, стараясь успокоить это бешеное сердцебиение.
Склонившись над другим ухом, вдавливая всем своим телом в парапет, противно тянет:
— Есть у кого учиться, — а затем, отпускает, из-за чего я, как марионетка падаю на эту грязь, стирая ладони о бетонную крошку.
Однажды, стоя перед зеркалом, я спросил у самого себя: «Зачем я всё это терплю?»
Но ответа так и не дождался.
Лишь жалкая и в тоже время страшная улыбка появилась на моём лице, заставляя признать, что взаимовыгода этого положения, склонность моего характера к ненависти к людям заставляет при Такой работе вести дела с Таким человеком.
Иначе бы.
Иначе бы я давно пристрелил его.
В конце-концов была бы просто возможность уйти…
Но нет…
Возвращаться куда приятней, словно старая труппа знаменитых артистов снова начинает свой самый первый спектакль.
Шумно выдыхаю в пустоту, когда за здоровую руку меня возвращают в стоячее положение…
— Так и оставишь меня, — вопрос или нет. Не знаю. Но даже не поднимая глаз, вижу, как он смеётся над моей репликой, позволяя этим искоркам плясать в его зрачках.
— Возможно, — произносят его уста, а я вижу лишь солдатскую обувь и ровные стройные ноги, в которых умудряется находиться приличная скорость.
— Возможно? — переспрашиваю его, поднимаясь на ноги, с недоверием глядя на него исподлобья.
— Возможно, — дразнит меня, отходя к тому месту, где недавно сидел. Забирает полупустую сумку и подходя к двери, не поворачиваясь, произносит: — Не теряй больше, — заставляет улыбаться, в ту же секунду морщась от боли в кровоточащей губе, оседаю на парапет, сжимая рукой своё оружие.</p>