- Я… - мне нечего ему сказать. – Мне правда жаль, Пит…
- Мне тоже.
Повисает неловкое молчание. Знаю, всё должно быть иначе. Я должна сломя голову броситься ему на шею, он исступлённо целовать меня. Мы должны шептать друг другу нежные слова, плакать о том, как сильно скучали, что и не надеялись увидеть друг друга живыми. Но всё иначе. Мы словно два каменных изваяния сидим на разных краях кровати, опустив глаза в пол.
Первым тишину нарушает Пит.
- Ты ешь давай, уже и так остыло.
Я принимаюсь за еду. На тележке на большом подносе стоят несколько блюд – те, что мне раньше очень нравились: тушёный рис с бараниной, козий сыр, горячий шоколад в чашке и небольшие булочки. Пит не забыл. И пусть его забота приняла странный характер, но он и вправду продолжает оберегать меня, продолжает искать путь, который поможет мне выжить. И как бы мне ни было больно это признавать, я бы поступила также.
И тут меня накрывает жгучий стыд. Я набиваю живот капитолийскими деликатесами, пока Гейл и остальные изнывают от мук в подземельях этого ужасного места.
При этой мысли кусок в горло не лезет. В прямом смысле – я давлюсь и начинаю сильно кашлять. Кажется, что воздух заканчивается. В голове в секунду проскакивает мысль, что глупо умереть вот так – от застрявшего в горле куска баранины, пережив столько, сколько выпало на мою долю.
Наконец прокашлявшись, я вижу испуганные глаза Пита, и мне становится неловко.
- Извини, – бормочу я, вытирая выступившие во время кашля слёзы. – Просто я подумала о других. Что я даже не знаю, живы ли они, и что с ними.
Лицо Пита приняло серьёзный вид, что меня очень насторожило. Я поняла, что не всё в порядке. Да и не могло быть, ведь мы – поверженные повстанцы.
Пит глубоко вздохнул, как бы решаясь на разговор.
- Китнисс, всё очень сложно. Досталось всем. Плутарха, Койн и её подручных из Тринадцатого уже казнили, предателей из Капитолия тоже, а вот Победителей оставили на закуску.
Внутри всё холодеет, дышать всё труднее.
- Когда? – могу лишь выдавить я.
- Не знаю. Не раньше, чем через пару недель. Так что пока ещё есть время.
- Время для чего?
Пит отвечает не сразу. Он встаёт и отходит к окну, сцепляя пальцы на затылке. Ожидание ответа невыносимо. Что же может измениться?
- Китнисс, я давно понял, что революция обречена. Они обсуждали это при мне, были уверены, что я под воздействием яда, что без сознания, поэтому и не боялись, – начинает Пит свой рассказ.
- А разве это было не так?
- Не совсем, – продолжает парень. – Был один врач, принимавший участие в опытах с осиным ядом, он был на стороне повстанцев и заменил большую половину доз на какой-то наркотик, действие которого было схожим с действием яда, но лишь внешне – наркотик сковывал тело, но не затрагивал мозг. Так я и мог всё слышать.
- Ты сказал, что врач был. Что с ним стало?
Грусть отражается на лице моего бывшего напарника, и он продолжает:
- Его почти раскрыли, и он покончил с собой.
- Боялся, что его будут пытать? – спрашиваю, целиком и полностью понимая мотивы.
- Боялся во время пыток выдать меня. Точнее то, что я остался в своём уме. – Пит начинает шагать по комнате, точно загнанный в клетку зверь. – Именно благодаря этому человеку я остался собой, благодаря ему ты жива, Китнисс. Это он убедил меня начать играть эту роль – любимой марионетки Сноу, втереться в доверие, стать правой рукой, потому как это единственный путь к спасению. К твоему спасению, Китнисс.
- Я не хочу спасения такой ценой, – говорю, отвернувшись, чтобы Пит не видел навернувшиеся слёзы.
Мне больно осознавать, что Питу пришлось играть жестокого и бесчеловечного подручного Сноу, чтобы всего лишь спасти мою жизнь. Наверняка, ему приходилось совершать ужасные вещи, чтобы доказать свою преданность – не зря же те охранники так боялись и ненавидели его. И снова всё из-за меня.
- Что с остальными? – спрашиваю, пытаясь совладать с нервной дрожью в руках.
- Президент намекнул, что с ними можно особо не церемониться, – его лицо стало мрачным. – И я узнал уже слишком поздно, поэтому не смог ничем помочь. Энни изнасиловали охранники, отчего она совсем свихнулась, а Финник, когда узнал об этом, едва не сошёл с ума – бился головой о решётку камеры, пока не потерял сознание.
- Боже… - я закрываю лицо руками, задыхаясь от ужаса.
- Когда они попробовали то же сделать с Мейсон – она начала отбиваться и откусила одному из подонков ухо, после чего они её сильно избили, – Пит в ярости сжимает кулаки, и упирается ими в стену. – Мрази.
Я уже не сдерживаю слёз. Безобидная Энни, отчаявшийся Финник, с чьей женой совершили такое зверство, дикая Джоанна, так рьяно защищавшая свою честь… Все они – мои бывшие противники, ставшие друзьями и соратниками.
- Что с Гейлом? – задаю сквозь слёзы вопрос, боясь услышать ответ. – Он не победитель, почему его до сих пор оставляют в живых?
- Из-за тебя. Он дорог тебе, Китнисс, а значит он будет жить, пока ты страдаешь. И тебе придётся хорошо выложиться в этой игре, чтобы выиграть время.
Снова Пит говорит о времени. Он явно мне что-то недоговаривает.
- Для чего?
- Ты же не думаешь, что я прохлаждался тут всё это время, наслаждаясь благами Капитолия? – спрашивает Пит, скрестив руки на груди. – Я работал над тем, чтобы мы могли спастись, и, надеюсь, остальным тоже получится помочь. Но проблема во времени. Мы пока не готовы, и нужно всячески тянуть время, чтобы Сноу не вздумал казнить Победителей раньше намеченного.
- Я сделаю всё, что потребуется, – решительно говорю. – Только скажи, что я должна делать.
Пит становится напротив, и я вижу в его глазах то, чего не было раньше: жёсткость, какую-то дерзкую решимость, безапелляционность. Он однозначно изменился.
- Ты должна во всём слушать меня, Китнисс. Никакой самодеятельности. Здесь так: шаг влево, шаг вправо – смерть.
Я вздрагиваю от его слов.
- А теперь ложись спать: завтра снова включатся камеры.
========== Смятение ==========
Я не просто спала, я словно находилась в глубокой тёмной яме. Без снов и пробуждений. Да, кошмары этой ночью не приходили, но давящее чувство страха присутствовало даже во сне, не отпуская меня ни на минуту.
Ещё не открывая глаз, аккуратно переворачиваюсь на бок, стараясь не зацепиться ожогом о простыни. Шёлк, конечно, не грубая мешковина, как в моей камере, но всё же больно. Стоп. Кожу не тянет и не щиплет. Вспоминаю, что Пит обработал рану каким-то гелем. Если бы в Двенадцатом, когда он ещё существовал, были такие лекарства, то многочисленные травмы шахтёров не превращались бы со временем в жуткие ноющие свищи, и люди могли бы работать и содержать семьи намного дольше. Но какая уже разница? Нет ни Двенадцатого, ни шахт, ни людей.
Открываю глаза и натыкаюсь на изучающий взгляд Пита, который смотрит на меня в упор, облокотившись на локоть. Нет, этот взгляд не может лгать. Это он – мой Пит.
И всё же я сомневаюсь, теряюсь под этим взглядом, отвожу глаза, чувствуя, как мои щёки розовеют.
- Отключены пока, – отвечает Пит, догадываясь о том, что я хочу спросить.
- Давно проснулся? – голос хрипит, в воздухе витает неловкость.
- Около получаса. Мне нравится наблюдать за тобой спящей, – едва улыбается парень. – Старая привычка.
Моё смущение от его слов ещё более нарастает, и я решаю ретироваться в душ. Поднимаюсь с постели, стараясь незаметно натянуть футболку на бёдра.
- Подожди, – вдруг осеняет меня, и я поворачиваюсь к Мелларку. – Ты вроде бы говорил, что камеры отключаются один раз в сутки на девятнадцать минут? Но в этой комнате…
- У меня есть свой человек в диспетчерской, в службе охраны. – Пит тоже встаёт с постели, я замечаю, что он спал одетым в домашние брюки и футболку. – Поэтому камеры в этой комнате отключены несколько дольше. Но чтобы не было подозрительно, или вдруг Сноу кого-то пришлёт проверить, иногда они будут включаться.