Такой вечер уже не первый. В лагере мы около пяти дней. Гейл и Пит постоянно торчат в штабе вместе с Хеймитчем и другими командирами повстанцев. Меня не трогают – я уже своё отыграла, поэтому я просто слоняюсь по лагерю, хожу на охоту поблизости и стараюсь провести как можно больше времени с Прим, когда она не занята в большой палатке с надписью «Госпиталь».
Гейл возвращается в палатку, когда я уже сплю, Пита почти не вижу, а рыжую несколько раз встречала в компании Брута и Крессиды. Капитолийцы держатся вместе.
Как я заметила, сегодня многие не в штабе. Гейл помогает Хейзел с младшими, что-то ремонтируя в их палатке, Хеймитч играет с Тонни и Джоанной в карты, надеясь проиграть, потому что проигравший пьёт рюмку какого-то смердящего пойла.
Возможно, Пит тоже свободен. Со дня прибытия в лагерь мы не перекинулись ни словом. Я должна поблагодарить его за всё, что он сделал для меня, стольким жертвуя.
Лиза и Пит сидят возле небольшого костра на поваленном дереве и что-то едят прямо из консервных банок. А ещё я вижу, как Пит смеётся. Смеётся! Заразительно, беззаботно, искренне. Не могу вспомнить, чтобы слышала такой его смех. Наверное, эта девушка действительно что-то значит для него.
Нерешительность поднимает свою голову, но я всё же пересиливаю себя и подхожу к ним. Смех тут же стихает, но на лице Пита продолжает играть добрая улыбка.
- Привет, Китнисс, – с набитым ртом говорит рыжая. – Хочешь?
Она протягивает мне начатую банку рыбных консервов, и я сдерживаю себя, приложив немалые усилия, чтобы не опрокинуть эту самую банку ей на голову. Томат на рыжих волосах был бы не сильно заметен, но вот запах бы пришёлся к месту.
- Откажусь, – выдавливаю из себя улыбку, но получается не очень. И тут же перевожу взгляд на Пита. – Мы можем поговорить? – замечаю заинтересованный взгляд капитолийки. – Наедине.
Пит выглядит заинтригованным, но броситься мне навстречу не спешит. Скорее даже медлит.
- Конечно, – отвечает он. – Но сперва я обещал зайти к Тонни, отдать одну вещицу. Подождёшь меня в палатке?
- Договорились.
Я разворачиваюсь и быстрым шагом иду прочь от веселящейся парочки.
Подхожу к палатке Пита и замираю. Что я там увижу? Одну постель на двоих? Любовное гнёздышко? В Капитолии Пит уверял меня, что между ним и рыжей не может быть ничего, кроме деловых отношений. Она оказывает ему услуги, он даёт ей то, что нужно. Но увидев их там, у костра, я стала сомневаться в этих их «деловых» отношениях. Я и раньше не видела в них ничего делового. Странные у Капитолия понятия об услугах и оплате. Но это Капитолий. Там продаётся и покупается всё и все.
Откидываю полог и с облегчением обнаруживаю две постели. Но это ведь тоже не показатель. Сразу можно различить, где чей угол. Вокруг спального мешка девушки разбросали различные технические штучки: планшеты, какие-то проводки, микросхемы, чипы и прочее, вокруг постели Пита всё более упорядоченно. Я бы даже сказала, что слишком. Раньше в его мастерской был столь сильный беспорядок, присущий лишь людям творческим, и меня удивляло, как же он так быстро находит среди этого всего какую-нибудь маленькую баночку с особым нужным цветом или кисть, или ещё что. Теперь же его вещи находятся в пугающем порядке. Это свидетельство того, как сильно изменил его Капитолий.
Присаживаюсь на край его спального мешка, рассматривая аккуратную стопку книг на небольшом самодельном столике. Особое внимание привлекает блокнот в чёрном переплёте. Наверное, это тот, что я нашла под половицами в его комнате во Дворце президента.
Меня раздирает любопытство и желание ещё раз туда заглянуть, но я понимаю, что Пит может зайти в любой момент. И тут до меня доходит, что я понятия не имею, что буду говорить ему. Это предложение поговорить вылетело совершенно спонтанно. Начинаю лихорадочно соображать, что же скажу ему, но мысли разбегаются, не желая становиться в ряд. Поэтому решаю отложить формирование мысли до самого разговора.
Время идёт, а Пита всё нет. Злость начинает закипать во мне. Неужели никак не может расстаться с рыжей? Или решил уделить немного времени приятельскому общению с Брутом. Он же знает, что я жду его. Скорее всего поэтому и не торопится.
Мой взгляд снова падает на чёрный блокнот. Что ж, я жду долго, нужно себя чем-то занять. Открыв обложку, я узнаю тот самый блокнот с рисунками Пита. Но, пролистав, вижу ещё и текст. Это его дневник. Мне снова становится не по себе, но отступать поздно. Я уже читаю первые строки.
«Сегодня я принял решение. Я смогу спасти её. Революция обречена: выбрано неподходящее время, но Китнисс я должен попытаться спасти. Иначе зачем я родился? Зачем столько перенёс, если не смогу спасти жизнь любимой девушки?»
Сердце начинает стучать быстрее. Слёзы вот-вот выступят. Не хватало ещё, чтобы Пит застал меня в таком состоянии. Но я понимаю, что оторваться уже не смогу.
«Я понимаю, через что мне придётся пройти. Забыть себя. Уничтожить. Стать кем-то другим, точнее чем-то. Стать таким, каким ОН хочет меня видеть – злом. Ему это нужно, чтобы причинить боль ей. Пусть Китнисс меня не любит, но её чувство долга настолько крепкое, что она будет страдать, если буду страдать я. Да и выбора у Президента нет, я – ближайший к Китнисс из тех, кто в его руках.
Доктор Пустус уже давно уговаривает меня на этот шаг, говорит, что не сможет вечно заменять яд на наркотик. Я должен проявить изменения в психике. Я начну с малого. И во время пыток я кричу то, чего бы никогда не произнёс: «Это ты во всём виновата. Я тебя ненавижу!»
Это приносит нужный эффект. Меня пару дней не трогают, видимо, оценивают результат.
Доктор Пустус принёс мне этот блокнот и карандаш, который я прячу в выемке под кроватью. Я буду записывать по возможности свои мысли, чувства, потому что не знаю, что станет со мной, когда я откажусь от своего «я», я должен иметь что-то, что сможет меня вернуть, какую-то моральную карту для обратной дороги.»
Вот зачем Пит завёл этот дневник, который мог раскрыть его замысел, рассекретить. Чтобы иметь надежду остаться самим собой.
Записи без дат, но я понимаю, что писал Пит не каждый день. Далее я уже просто не могу сдержать рыдания, когда он начинает сходить с ума, входя в роль. Сходить по-настоящему. Путается, где он, а где тот Пит, который нужен Президенту Сноу. Тогда то он и начал выводить это кровавое «Китнисс» на стенах камеры.
Строка за строкой повергает меня в шок. Его заставляют смотреть на казни и пытки, на кровь. Заставляют час за часом наблюдать за мучениями друзей. Далее я узнаю, что он знал о спасательной операции Тринадцатого, о которой ему сообщил доктор, но сам сделал так, чтобы его не смогли спасти. Я помню, как умирала моя душа - медленно и мучительно, когда мне сказали, что он мёртв, что его не смогли спасти. А оказывается, Пит сам этого не хотел, зная, что революции конец, как и мне. Вот снова момент выбора между мной и собой. Он мог бы быть свободен, но отказался. Ради меня.
«Сегодня суббота. Понедельника я страшусь, как никогда. Именно в понедельник меня заставят взять в руки орудие пыток. Я проявляю интерес и охоту к этому делу, но внутри меня всё просто стонет от страха и отвращения. Я не смогу. Это будет провал. Я даже не мог смотреть, когда отец освежёвывал белок, что приносила Китнисс с охоты. Я не такой как она, я слишком слаб.»
Я чувствую укол обиды от того, что Пит считает меня настолько чёрствой и жестокой.
«Сегодня ко мне в камеру впустили девушку, что должна была что-то сделать с камерами. Красивая капитолийка с длинными вьющимися волосами цвета охры, заплетёнными в странную витиеватую косу. На ней чёрная облегающая одежда и множество металлических украшений. Заклёпки не только на одежде, а и над обеими бровями, но я с удивлением отмечаю, что её это не портит.
- Здоров, парень, – говорит она.