— Ваша фамилия, имя, отчество, год рождения?
— Шура Михайлов, 1905 года.
— Александра Михайлова, — повторил вслух, записывая, следователь.
— Не Михайлова, а Михайлов, — поправила задержанная…
— Что-о?! — ручка упала на бланк протокола и покатилась, оставляя на бумаге цепочку клякс.
Туманов и Шевченко ошарашено переглянулись. Первым пришел в себя Шевченко.
— Вы мужчина?!
— Да, мужчина.
Михайлов стянул с головы парик. Метаморфоза была поразительная — короткий бобрик, мужской голос, круглое, явно не женское лицо.
— А… это…, - Туманов, совершенно растерявшись, кивнул на грудь.
Александр загнул руку за спину, щелкнул застежкой и медленно вытянул из под платья муляж женского бюста. При этом он встал. Сразу же обозначились широкие плечи, поджарый живот, узкие бедра. Мужчина! Не обращая внимание на произведенный эффект, Михайлов снова сел, по-мужски закинул ногу за ногу, усмехнулся и устало предложил:
— Давайте кончать эту комедию. Я спать хочу. Отправляйте меня в камеру.
Туманов мотнул пару раз головой, словно избавляясь от наваждения, достал чистый бланк протокола и, прокашлявшись, произнес:
— У нас много вопросов к вам, в камеру еще успеете.
— Пожалуйста, — Михайлов безразлично махнул рукой.
— Начнем с главного. Зачем вам этот маскарад? Для чего вы переодевались в женщину?
— Неужели не понятно? Я — педераст. Одевался в женское платье, чтобы знакомиться с мужчинами.
Туманов и Шевченко ничего не понимали, это было видно по их недоуменным лицам. Михайлов пояснил:
— Вы хотите сказать, для чего тогда переодеваться. Да, я мог бы найти гомиков и не переодеваясь в женщину, но мне это доставляло больше удовольствия. Мне хотелось, чтобы за мной ухаживали, как за женщиной.
— Подождите, Михайлов, — Туманов перестал писать и обдумывал сказанное, явно не укладывающееся в привычные рамки, — что-то вы нам тут сказки рассказываете. Если вы таким способом завлекали мужчин, то как же вы могли рассчитывать… — следователь замялся, подбирая нужное слово, — на взаимность. Они-то считали вас женщиной, не так ли?
— Разумеется.
— ???
— Будто не знаете, мужик, когда крепко поддаст, ему все равно, что с мужчиной, что с женщиной. А тут, тем более, они не разбирались.
— Да как вам удавалось?
— Спросите у Васьки, — цинично ухмыльнулся Михайлов.
— …И сколько же мужчин занимались с вами мужеложством? — продолжал расспрашивать Туманов. Следователь, пораженный победным откровением Михайлова, забыл о ведении протокола.
— Штук тридцать, может, больше. Дело в том, что мужеложством это назвать нельзя, потому что они об этом, думаю, не узнали. Возможно, потом некоторые догадались. Но ничего мне не говорили.
— Вы можете их назвать?
— Конечно, нет. Документы в таких случаях не спрашивают и не предъявляют.
Туманов взял ручку и приготовился вести протокол:
— Михайлов, вы говорите невероятные вещи. Мы здесь взрослые люди… Лучше честно скажите, скольких из этих потерпевших вы обокрали?
— Потерпевших? — возмутился Михайлов, — хотел бы я увидеть одного из них. У вас есть заявления от пострадавших? Деньги-то за ночь платили добровольно. Угощение почти всегда мое. Потерпевших, — фыркнул он, — да они только и смотрят на сторону, как бы с чужой бабой развлечься, от жены отдохнуть!..
— А этот, — кивнул Шевченко на дверь.
— Ну, этот другое дело, — глаза Михайлова влажно заблестели, — Вася мне понравился… Я сам пришел к нему на рынок.
— Что же вы тогда его ограбили?
— И на старуху бывает проруха, — вздохнул Михайлов, — так уж получилось. Соблазнился… Больно много денег у него было. Признаю.
Туманов кивнул Шевченко:
— Позови потерпевшего.
— Может, не надо, — попросил Михайлов, — я же не отрицаю кражу.
— Надо, Михайлов, надо, — жестко сказал следователь, — а вот этого делать не надо, — остановил он Михайлова, который попытался надеть парик, — пусть посмотрит на свою любовницу… Тьфу, ч-черт, — любовника!
Шевченко распахнул дверь и позвал проснувшегося Василия.
Вася сел около стола напротив Михайлова, бросил на него мимолетный взгляд и вдруг впился в него изумленными глазами:
— Тебя уже остригли? Ой! Ктой-то? — только сейчас он заметил перемену, происшедшую с Шурой. — Это ж мужик… Шура — ты?