— Мы считаем себя нормальными мужиками, — продолжал Глеб, — не так ли. Попсовый народ. Не воруем, не фарцуем, не курим траву. Покутить, побаловаться — это святое дело. А оказывается, у каждого есть что-то и свое, и это со стороны способен увидеть и понять другой человек. Наташа во мне пианиста увидела, а вы для нее — обыкновенные ресторанные лабухи.
Ребята зашумели, но Глеб продолжал:
— Я так не считаю, ребята! Вы все клево играете. Но Наташа думает, что мое место не здесь. Это ее право так думать. Ну, а кто из вас не хотел бы иметь имя, свою программу, классные инструменты, а не эту заезженную хламуду!
— Кстати, — сказал Саша. — Если она такая рассудительная, может, она и меценаткой для нас станет, вернее, для тебя. Глядишь, и мы дорастем до ее уровня представлений.
— А меня устраивает мое ремесло! — в запале заявил ударник. — Я на своих ударных сколько угодно и где угодно бабок настучу!
— Нет, — возразил Сашка. — Если всех нас причесать, одеть, дать классные инструменты и выпустить на хорошую сцену да еще с популярной солисткой, то мы можем дать любой репертуар. Глеб прав: ремесло и искусство — две большие разницы. Но таких, как мы, много. Вон сколько их в подземных переходах и около гостиниц. Нет уж, не до жиру. Нам хотя бы инструменты обновить… А, Глеб?
Тот, пожав плечами, ничего не сказал.
Утром, перед уходом на работу, Глеб остановил Наташу просьбой:
— Натали, хочу сделать тебе сюрприз. Не найдется у тебя на пару дней пятьсот рублей? У меня получка будет, я верну.
Наташа, ни о чем не спрашивая, раскрыла сумочку, достала деньги, протянула их Глебу, и мягко спросила:
— А что, тебе удвоили зарплату?
— Да нет, но я, может, подхалтурю, — неуверенно ответил Глеб.
Она легко поцеловала его, и каблучки застучали вниз по лестнице.
Вечером, придя с работы, Наташа обнаружила на стуле итальянские сапоги.
Глеб позвонил из ресторана:
— Ну как, Натали?
— Люкс! То, что я хотела. Спасибо, Глеб. Я тебя люблю!
Глеб не верил, что Наташа сможет достать такую сумму, которой хватило бы на покупку инструментов. Слишком она была велика — пятнадцать тысяч рублей. Но как-то раз Наташа сама завела разговор про то, что Глеб играет на плохом инструменте. Она не раз слышала разговоры приятелей Глеба о том, как можно было бы развернуться, если бы у них были деньги. Глеб, поддержав тему, стал вдохновенно описывать перед Наташей, какие бы радужные перспективы могли открыться перед ним: профессиональный ансамбль, участие в конкурсах, имя, колоссальная популярность… Полунамек Глеба был воспринят Наташей как сигнал к действию. Она сказала, как обычно, что нужно подумать, необходимо время, а там видно будет…
Почти материнские чувства, которые Наташа испытывала к Глебу, вызывали в ней желание поддержать и утешить этого большого ребенка. Она внушала ему, что перспектива его не безнадежна. Ведь она знала, что раньше в ресторанах играли лучшие музыканты. Поэтому слова Глеба, подогретого приятелями, легли на благодатную почву, подготовленную самой Наташей.
Две недели она собирала нужную сумму. Источник, естественно, был все тот же — касса профкома. Наташа уже не строила никаких иллюзий по поводу возврата денег, надеясь на то, что никто не станет проверять наличность и финансовые документы. Ревизионная комиссия, как это бывало раньше, ограничивалась справкой, подготовленной самим бухгалтером.
Наташа составила целые ведомости на выдачу материальной помощи и пачку липовых протоколов профкома, изъяла внесенные взносы, не оприходовала деньги, уплаченные за санаторные путевки. Оборот, профсоюзных средств на гигантском предприятии был таким, что недостача оставалась незамеченной, тем более что процедуру изъятия Наташа растянула на полмесяца, удержавшись от соблазна решить проблему одним махом. Не учла она одной простой вещи — человеческой зависти. Не остались незамеченными и роскошные сапоги, и рассказы о посещении ресторанов. Анонимка, отпечатанная на пишущей машинке профкома, вскоре поступила в милицию. В ней говорилось, что молодая одинокая женщина с ребенком живет не по средствам.
И вот Глеб небрежно бросил перед изумленными приятелями тугую пачку денег. Наташа не успела стать свидетельницей торжества и триумфа Глеба и его команды. Ее арестовали.
Судебное следствие подходило к концу. Были допрошены все знакомые подсудимой Осиповой: работники профсоюзного комитета, две ее подруги по дому, а также мать и Глеб. Суд имел уже почти полное представление о самой Наташе и ее образе жизни. Скромна в поведении, в одежде, питании, доброжелательна и контактна с людьми, избегает ссор, заботится о сыне и матери, правда, в последнее время несколько меньше, появился еще один объект заботы — сожитель. Судье Федорову Глеб не понравился — этакий прозрачный херувимчик. Отвечал он на вопросы однообразно: не в курсе, не знаю, не замечал.