И другой голос:
— Хочет быть передовиком — пущай! Главное, чтобы не в активисты. А то его быстро научат хором петь.
И все рассмеялись. Им было весело. Им было за что страдать. А может, они и не страдали вовсе.
Но все это уже позади. Все это осталось там же, где сирийские пустыни, жара и мокрое от пота тело под бронежилетом, постоянная жажда и скрип песка на зубах… Десантирование с зависшего на шестиметровой высоте вертолета, по обшивке корпуса которого бьют из автоматов боевики. Но до них почти полкилометра, а значит, есть время рассредоточиться и встретить их метким прицельным огнем…
Приоткрылась дверь гаража, и внутрь ворвался розовый свет вечернего солнца.
— Это я, — прозвучал нежный женский голос.
Алексей скинул с себя старое ватное одеяло, приподнялся и опустил ноги на дощатый пол. Валя Соболева — бывшая одноклассница смотрела на него и улыбалась. Теперь на ней было короткое синее в мелкий горошек платье, демонстрирующее ее стройные ноги и талию, перетянутую широким кожаным поясом. В руках у Вали была большая клеенчатая сумка из супермаркета.
— Я вот решила тебя навестить, — объяснила она свое появление, — не знала, где тебя искать, пришла сюда и наконец тебя увидела.
— Виделись уж сегодня, — напомнил он, — я же к вам заходил.
— Да мы и поговорить не успели. Я так растерялась. Ты спросил про Милану, я ответила. Но если честно, то я не знаю, где она и что с ней. — Валя подошла и чмокнула Алексея в щеку. — Я тебе немного еды принесла.
Соболева начала выставлять на стол пластиковые контейнеры. Еды было много: нарезки сыров и сырокопченых колбас, лосось холодного копчения, салат с креветками, банка зеленых оливок и свежие помидорчики-черри.
— Не надо, — начал отказываться Снегирев, — у меня есть вроде.
— Вот именно — вроде! — возмутилась бывшая одноклассница. — Надо ведь по-человечески отметить твое возвращение. Жалко, Екатерина Степановна не дожила. Как ее любили все… А ведь я одна ее пришла хоронить.
— Что, вообще никого не было? — прошептал Алексей. — Ваня мне сказал, что было много народа.
— На самих похоронах из нашего класса только я. А из учителей никого. Соседи ваши еще пришли: мама Насти и ее отец, то есть отчим, что странно, потому что он на тебя так наезжал тогда: больше всех бочку катил. Потом была Чернова, у которой я теперь работаю… Но она тогда еще редакторшей была. Еще несколько женщин, которых я не знаю… Я потом, через день, снова пришла и увидела возле могилы Васю Колобка, но не в ментовской форме, а по гражданке, и Ванечку Жукова. Ваня так рыдал, что невозможно было смотреть… Я со стороны за ним наблюдала и тоже начала реветь. Даже не ожидала от себя. В голос ревела, стонала даже. Колобок подошел и утешать начал… Потом мы бутылку взяли… То есть Колобок с собой принес: там же, на кладбище, мы нашу любимую учительницу и твою маму помянули. Потом Колобов мне адрес твоей колонии дал, я стала тебе писать, но ты не отвечал. Не доходили мои письма?
— Все дошли, — признался Алексей, — все два. Я хотел ответить и попросить мне не писать больше, но потом решил, что тебя это не остановит. А потому решил просто не отвечать.
— Не остановило бы. Я хотела к тебе на свиданки приезжать…
Валентина достала из своего пакета бутылку водки.
— Давай за твое освобождение, а потом Екатерину Степановну помянем.
— За меня не надо: что было, то было. А то, что меня освободили подчистую, то за это надо Васю Колобова благодарить и Ванечку Жукова. Ваню особенно — это он по большим московским кабинетам со своими юристами ходил, добивался правды…
Валя наполнила водкой стакан, стоящий перед Алексеем. Потом достала начатую бутылку ликера «Бейлис» и наполнила свой стакан на треть.
— Правда, может, и есть на свете, — вздохнула она, — но для нас с тобой справедливость наступит, когда этого гада найдут и раздавят.
— За маму, — негромко произнес Алексей и осушил свой стакан полностью.
Валентина подала ему бутерброд с колбасой, а потом на вилке маринованный огурчик. Только после этого она сделала маленький глоток ликера. Поставила стакан, облизнула губы и вспомнила:
— Еще за тебя просил сам Локтев.
— Николай Захарович? Ему-то это зачем? — не поверил Снегирев.
— Так его Чернова, на которую я теперь работаю, умоляла. Светлана Петровна его любовницей была. Ты разве не знал? Может, и сейчас они… Хотя Николай Захарович уже старый, ему за шестьдесят давно, и он больной. Но все шептались про их связь. И муж ее знал, потому и сбежал от нее. И алименты ей не платил, потому что считал, что это не его дочка, а Николая Захаровича. И не он один так думал… У меня мать тоже на кирпичном вкалывала — в заводской столовой. Так она рассказывала, что Светлана Петровна очень симпатичной когда-то была. Высокая, худенькая… Вот Николай Захарович и увлекся…