Шел, значит, умытый, скобленый и поодеколоненный Владимир Юрсон с пассатижами и медными гвоздями в кармане и запросто, по-слободски, чтобы не думали, что по-фрицевски, поздоровался со встречным - бывшим своим учителем, вернее, бывшим своим директором школы, Пал Семенычем Куриновским, который, как всегда аккуратно одетый, шел, надо думать, прогуляться в Останкин-ский парк. Причем, как всегда, один и сегодня при галстуке. "При селедке Палсентий!" - подметил Володька.
Хотя калоши на ногах Пал Семеныча сверкали, Пал Семеныч не омрачился замечанием какого-то владыкин-ского возчика, оглянувшегося минуту назад со своей кандальной телеги и сказавшего:
- Сапоги-то с бацацыром, а калоши с ремешком. Эвона...
Провозгласил возница это, можно сказать, беззлобно, так что мысли Пал Семеныча, одиноко идущего гулять, не побежали в привычную сторону страха, а напротив, показалось ему, что проехавший возчик снял шапку, а сам он, маленький Пал Семеныч Куриновский, стоит как бы со своими мамой и татой в одной такой церкви (не ее ли описала Тэффи?); свечку Павчик осторожно прилепил перед прекрасным архангелом Гавриилом, ангелом Благовещения, а тот несет ему, мальчику Павчику, свои лилии, а рядом братик Славчик; а братику, пока архангел Рафаил размахивает кадилом, а поп поет латинскую бенедикцию, но на православный манер, а братику, значит, архангел Варахиил протягивает с расписной стены своей розы-троянды, ибо он же вертоградарь райский. Подает Варахиил розы братишке, тому самому, который так неосмотрительно послал директору школы № 271 письмо, из-за которого Пал Семеныч потом всякий день многие годы лицезрел карающего архангела Иегудиила с бичами, да с такими, что архангел горевания Самаил, ангел смерти со своей свечой, повернутой пламенем вниз, не знал, подходить ли ему уже к Пал Семенычу или пока обождать...
Небо в воскресный этот день было небом всея земли, и по неопрятному нашему месту жительства, где вместо заборчиков к кольям были приколочены металлические ленты, своеобразно дырявые от выштампованных из них надомниками чайных ложек или блочки для обуви, ходило в день этот несколько тихих опрятных и просветленных людей, старавшихся не привлекать к себе внимания. Сами они, вероятно, замечали, хотя и не подавали виду, объединявшую их особую сегодня праздничность, и здоровались друг с другом (хотя не подавали виду и никогда бы в этом не признались, и при третьих лицах так бы не поздоровались никогда) с неким нездешним незаметным поклоном, так что, когда человек, знавший, что у Палладио не заладилось с окошками, увидел у того, который в парке, пруда двух стройных и высоких женщин - старую и молодую - в демисезонных уже, на тонком ватине пальто с маленькими круглыми воротничками вокруг шей, причем пожилая была в ботах, а молодая в ботиках, а пальто пожилой было из какого-то очень потертого, но очень тонкого плюша, а пальто молодой тоже было отмечено изяществом виньетки; когда, значит, увидел он эти две по-воскресному медленно удалявшиеся по дорожке, обводящей пруд, женские фигуры (а дело было уже к вечеру, к весеннему вечеру, и в парке, в общем-то, никого, кроме неба и низких туч, не было, если не считать деревьев и беспокойных прудовых отражений), он даже обрадовался, что увидел их, и сам пошел по дорожке в противоположную сторону, но дорожка пруд окружала, а этот пруд был совсем небольшой, так что вскорости, выйдя из толпы голых кустов, он с теми двумя женщинами столкнулся, вернее, наткнулся на то, что они хотели обязательно скрыть ото всех на свете.
Молодая, которую за отведенную руку придерживала пожилая, тянулась к росшим над самой водой вербным веточкам, для чего ей пришлось упереть свой ботик почти у воды. Но едва она веточку обломила, ботик к воде поехал, и пожилая чуть не отпустила пальцы дочери, как видно, еле ее удержав. Она тихо вскрикнула "Мон Дье!" - и, отчаянно перетянув дочь на дорожку, подняла руку перекреститься.
Он это и увидел, и увидел еще веточку с пухлыми шариками в руке у молодой, и увидел, что они увидели, ч т о он увидел, и обмерли обе, и он смешался и обмер, и почувствовал бремя ненужного свидетельства. И сердце стук! Пауза. Стук! Стук!.. И недокрестившаяся рука пожилой, замеревшая в третьем осенении у левого (левого!) плеча, как бы стала что-то стряхивать с плюша - какую-то паутинку... Впрочем, какая ранней весной паутинка!.. Стук! Стук! Стук! - вперебив колотились сердца молодой и пожилой, но кровь, странная кровь, повелительно заговорила в жилах обмеревшего человека, и он ободрил испуганных женщин свойственным этой крови безрассудством неслыханно учтиво снял шапчонку свою и, здороваясь, поклонился невиданным и невозможным для этих мест поклоном...
А поскольку был он одет в тот день в лучшее, что у него было, то поклон его обеим женщинам показался настолько учтивыми и безупречным, что их поразительные улыбки должным образом ему ответили, и наклоны головы обеих, достойный - пожилой женщины и пленительный - молодой, завершили и обратили в круговую поруку ужасную неосмотрительность, совершенную этими совершенно растерявшимися людьми на берегу пруда, в отражения которого, как водится, тотчас ринулись все рыщущие по белому теперь небу сквозные и дымные местные тучи.
Собравшись в пруду и покипев там, кинулись они в разные стороны обыскивать жилища всех этих, вышедших на прогулку, не похожих ни на кого людей. Еще помчались они к дому, где проживали люди по фамилии Арно, и к дому, где прописана семья Фелистак, и к дому, где обитали носители странной фамилии Богдай, и учинили всюду надлежащий сыск, торопясь дознаться, что это за люди такие, чем это они отличаются ото всех прочих, отсправивших в а ш у и н а ш у п а с к и, и от татар, у которых п а с к и вообще не бывает. Но в домах оказались керосинки, малопримечательный скарб и скулящее повсюду в покинутых прогулки ради жилищах одиночество. И ни одной лишней буковки, кроме чрезмерной газетной азбуки, ни одного фотоснимка, кроме старой бабки на стене, с которой, как видно, хотели переснять фотокарточку на паспорт, ибо по углу снимка шла какая-то черная полоска, никаких необычных метрик и уличающей переписки не нашли. Ни одного незнакомого или необычного предмета не попалось им, а тот, который перепрятывается на протяжении нашего рассказа, обнаружить было невозможно, ибо место его утаения даже нам, повествователям, в настоящий момент неизвестно.
И принялись низкие тучи страшного времени метаться по местному небу от одного края к другому, словно от начальства к начальству, а человек, так хорошо спрятавший свою тайну, стремительно шел домой, и восхитительная улыбка молодой женщины не исчезала из его сердца. И он шептал какие-то не по-русски длинные строки каких-то длинных стихов, но о том, чего не знал тут никто, прекрасно, кажется, был осведомлен встреченный почти у дома сутулый прохожий. Он поднял на окрыленного человека свои печальнейшие глаза и сказал, зная ч т о говорит: