Придя в себя, я загорелась жаждой мщения. Месть была подлая и грязная, но тогда мне казалось, что другого он и не заслуживает. Через некоторых знакомых, которым только дай повод посудачить, я распустила слухи о том, что у Ривары и глянуть-то не на что, по мужской части он слаб, и поэтому самоутверждается за чужой счет. Слух расползся, словно клубок напуганных змей — с невероятной скоростью для первого курса. Совсем скоро я поняла, что это было далеко не самой лучшей моей идеей. Я не учла один немаловажный факт.
Он заключался в том, что женский контингент колледжа захотел предъявления реальных доказательств, и самые ушлые решили проверить на практике. Итогом всего этого стало то, что Ривара с моей легкой руки перевстречался, а синоним этому — переспал, с половиной женского населения колледжа. Однажды он даже поблагодарил меня за те изменения, которые я внесла в его личную жизнь. Эта ошибка кое-чему меня научила, на откровенные провокации я перестала отвечать, но при этом наше противостояние длится вот уже два с половиной года, и последнее слово все не хочет ни за кем оставаться.
Признаться, я уже порядком устала от этой бессмысленной борьбы, но отступить и показать, насколько я умнее (слабее в его понятии), я не могла. Он, конечно же, знал об этом. Вот и вращаем мы как две чокнутых белки одно и то же колесо без конца и края. Одного я не понимаю — почему объектом его внимания при его образе жизни стала я? Задать этот вопрос мне все никак не удавалось.
В понедельник я пришла на учебу позже обычного. Зайдя в учебный корпус, первым делом направилась к расписанию, но остановилась на полпути. К электронному табло было не подойти — студенты облепили его со всех возможных сторон и что-то живо обсуждали.
— Что происходит? — недоумевая, спросила я у бабушки-вахтерши.
Та в ответ пожала плечами.
— Черт их, оглашенных, знает.
Подошла поближе. Знакомые надменные лица заполонили пространство, и я поняла, в чем дело. ПРОшники решили воочию убедиться, что ханаи все-таки с них. В графе "факультативы" напротив нашей группы осталась только привычная баскетболка.
Я улыбнулась, представляя себе, как налакается наша группа за счёт программистов, но за это мне еще нужно поблагодарить крестного. Перед занятиями сделать это у меня не получится, но прикинув, что лучше поздно, чем никогда, оставила все благодарности на потом.
Группа встречала меня громогласными аплодисментами. Сначала я даже немного растерялась, но видя счастливые лица сотоварищей, расплылась в ответной ухмылке. Меня благодарили, взаимно поздравляли, подшучивали, но изощреннее всех как всегда оказался Ривара. Он удостоил меня своим вниманием, издевательски медленно похлопав, и с садистской улыбкой протянул:
— Браво, Ранхил, я не зря на тебя поставил.
За это тебе отдельное "спасибо", Даниэль, подумала я, но вслух ничего не произнесла.
— Два ящика! Ребята, мы так погуляем! — веселился рядом дружок Ривары, Чен Скарецки.
Его так впечатлила наша победа, что он не мог контролировать свои эмоции. Ривара не отреагировал на поведение друга, он пристально смотрел на меня, пытаясь узреть хоть какую-то реакцию с моей стороны. Очевидно, его задело ее отсутствие, поэтому он подошел ближе и голосом искусного соблазнителя проговорил мне почти в самое ухо:
— Что пообещала Лагерре? Наверно, покажешь ему грудь, он ведь наверняка еще не видел ее вживую.
Мне стало обидно за крестного, и какие-то эмоции отразились на моем лице, вызывая у Ривары довольную ухмылку. Разубеждать его, и тем самым выдать тайну, что куратор группы — мой крёстный отец, чем наверняка создам проблемы нам обоим, я не собиралась. Пришлось сделать вид, что меня задело другое, к удовольствию недруга.
— Иди к чёрту, Ривара, — пожелала я, занимая свое место в аудитории. Вовремя, ибо уже зашел преподаватель и призвал группу к порядку.
Что бы ни говорил Даниэль про Лагерру, он не прав. У него периодически появляются женщины, но то, что в свои сорок с хвостиком он еще не женат, связано не с его боязнью женщин, а, скорее, с его максимализмом. Крестный еще не оставил надежды найти "ту единственную", которая примет его таким, какой он есть. Женщины же наоборот — пугаются, когда узнают Лагерру поближе. Проблема в том, что он — беспросветный романтик, что для его возраста не слишком солидно. И пускай внешний вид куратора иногда оставляет желать лучшего, некрасивым его вряд ли можно назвать, скорее — просто не ухоженным. Такой отпечаток накладывает на мужчину долгая холостяцкая жизнь. Он вроде бы и может сам о себе позаботиться, но по-мужски грубо и неотесанно. Отец всегда смеется над его попытками выглядеть прилично в рубашке с пятном от масла.
Мысли Ривары о какой-либо противоестественной связи с куратором говорят лишь о его извращенной фантазии, не более. В целях же конспирации мне пришлось поддержать эту дурацкую легенду. Имидж крестного превыше каких-либо домыслов со стороны одного больного на голову человека.
После занятий я не нашла куратора ни в учебной части, ни в коридорах колледжа. Мобильный оказался выключен. Здраво рассудив, что никуда он от меня не денется, я отправилась домой. Напомню, что в виду отсутствия отца, в доме я живу одна. Этот факт накладывает на меня определенные обязательства, в числе которых — закрытие входной двери. Я вставила ключ, и с недоумением уставилась на приоткрывшуюся без моей помощи дверь. Сердце забилось медленнее, я шагнула за порог, не ожидая ничего хорошего в темноте узкого коридора. Зажегшийся свет на мгновение ослепил меня, а раздавшийся в несколько голосов слаженный вопль, оглушил:
— Сюрпри-и-из!
Я грязно выругалась.
— Моя дочка! — расхохотался папа, шутливо грозя мне пальцем.
Под ошарашенный взгляд крестного, я взвизгнула и бросилась отцу на шею. Хотя, как бросилась — высокий рост в нашей семье не отличительные качество, но отец всё равно выше меня. Завидев мой энтузиазм, он поймал меня в прыжке и прижал к себе так, что мои ноги стали болтаться в воздухе. Я ощутила привычное чувство умиротворения, присущее моментам его приезда домой.
Георг прибыл как обычно загоревший до черноты под палящими лучами южного солнца, его пшеничные волосы выгорели до золотистого блеска, а серые глаза излучают тепло и нежность.
— Ты дома, — выдохнула я, чувствуя, как к горлу подкатывает комок непрошенных слез. Обругав себя за излишнюю сентиментальность, я спрятала лицо в домашней рубашке отца.
— Лиана, перестань, — мягко упрекнул отец, отстраняя меня. — Иди мой руки и за стол, все разговоры потом, — отец подтолкнул меня к двери маленькой ванной и подмигнул: — У меня для тебя куча подарков.
Я улыбнулась своему отражению в зеркале. Всё как всегда. Каждые полгода отец приезжает на две недели, чтобы снова уехать, оставив меня одну. Так мы и живем, но мне грех жаловаться. Он зарабатывает мне на обучение, на скромные радости студента и на приличное питание. Не каждый отец способен на это, работая в одиночку. Я бы могла подрабатывать, чтобы заработать себе на свои нужды, но отец считает, что я должна все свое время уделять учебе.
— Как дела в колледже? — деловито поинтересовался отец, делая вид, что его личный шпион уже не донес ему всю возможную и невозможную информацию вплоть до демонстрации ведомости об успеваемости.
— Все хорошо, — зеркально улыбнулась я, погружая ложку в салат. — Ты ведь уже слышал все из уст местного эксперта по делам обучающихся, так зачем мне повторять?
Отец усмехнулся, показав привычный жест, в нашем кругу обозначающий "принято".
— Уделала меня моя девочка, — осклабился он, бросая ироничный взгляд на Лагерру.
Я не услышала в его словах упрека, хотя вполне его ожидала. Отец хоть и любит, когда я общаюсь с ним на равных, но пересекать границы дозволенного все же не стоит.
— А как у тебя дела? — я перевела тему, опасаясь лекций о моем взрослении.