Неделями сексуальный голод, идущий от него, смущал и волновал ее. В конце концов, как ей показалось, Гэбриелу удалось задавить его. Иногда она задумывалась, бросит ли он ее, решив не тратить напрасно времени на женщину, которая не может ему дать, чего он хочет.
Ей следовало держать свой разум в покое. Не стоит возбуждать странную ноющую боль в груди.
Когда Райэннон начала заполнять пространство между мозаиками краской, Гэбриел предложил свою помощь для работы в верхнем углу. Под ее критическим наблюдением он принялся выполнять указания. Потом она дала ему губку, чтобы он стер лишнюю грунтовку до того, как она высохнет.
Поработав еще немного, она стянула перчатки, вытерла лоб и посгибала онемевшую правую руку.
— Пока хватит, — сказал Гэбриел. — Ты сильней, чем кажешься. Это тяжелая работа. Для тебя особенно. А я проголодался. Ты что-нибудь ела до того, как пришла сюда?
— Я ела салат.
— Салат! — Возмущение переполняло его. — Тебе надо что-то посущественнее. Почему бы нам не пойти куда-нибудь и не поесть по-настоящему?
— Ты шутишь? — Райэннон показала на свою рубашку и джинсы, замазанные краской. От нее не спаслись даже парусиновые туфли на резиновой подошве. В этот раз и чистая рубашка бы не помогла.
— Тогда возьмем на вынос, — решил Гэбриел. — Что ты хочешь? Китайская кухня? Индийская? Рыба? Сосиски? Устрицы?
— Китайская.
Пока она складывала и убирала материалы, он отправился за едой и вскоре вернулся с большим пакетом, откуда доносился восхитительный запах. И с газетой под мышкой.
— Мы можем взять это с собой в мой кабинет, — предложил он. — Удобнее, чем сидеть на ступеньках.
В кабинете он бросил газету на кофейный столик и туда же поставил бумажный пакет. Когда она появилась из ванной, аккуратная и умытая, он открыл шкаф и достал тарелки, вилки, бокалы. Потом, словно фокусник, вытащил откуда-то бутылку вина.
Получился праздник. Вино добавляло хорошее настроение.
Когда они поели, Райэннон села в угол дивана с наполненным до середины бокалом. Гэбриел на том же диване, но в нескольких десятках сантиметров от нее наполнял свой бокал. Хотел пополнить и ее, но она покачала головой.
— Если хочешь, чтобы твоя мозаика была сделана хорошо, не угощай меня вином.
— Ты же не будешь сегодня вечером работать?
— Я бы хотела закончить верхнюю часть. И тогда ты сможешь избавиться от лесов. — Она посмотрела на часы.
— Хорошо. Никакого вина. А как ты смотришь на яблоки?
— Яблоки? — удивленно повторила Райэннон. На столе не было яблок.
— Библейский сюжет, — пояснил Гэбриел. — Неважно. — Он откинулся на спинку дивана в другом углу. Одна рука на спинке, глаза устремлены на нее.
Райэннон допила вино и нагнулась, чтобы поставить бокал на стол. Ей попалась на глаза газета, сложенная пополам. Там виднелась часть фотографии. Красивый, холеный мужчина средних лет уходил спиной к камере. Лицо вполоборота и протянутая рука, отодвигавшая с дороги фотографа.
Райэннон наклонилась чуть ближе. Сердце ухнуло куда-то вниз. Этого не могло быть…
Это было. Она знала это лицо. Хотя прошли годы с тех пор, как она видела этого мужчину.
Не отдавая себе отчета, на автопилоте, она протянула руку и вцепилась в газету. Бумага распрямилась. Над фотографией стал виден заголовок.
«Обвиняется психотерапевт».
Взгляд упал на первый абзац.
«Психотерапевт Джералд Додд обвиняется двумя бывшими пациентками в сексуально неправомерном поведении во время их лечения. Появившись в суде в пятницу, он отказался разговаривать с нашим репортером…»
Слова танцевали перед глазами. Руки тряслись. Газета подпрыгивала. Она уронила ее на колени.
Джералд Додд. Имя эхом звучало в голове. Она снова посмотрела на фотографию, пытаясь проверить себя.
— Райэннон? — настойчиво обращался к ней Гэбриел. — Что случилось?
Она взглянула на него затуманенными глазами, но вряд ли увидела. Мысленно она сидела в душном, плохо освещенном кабинете. Настойчивая муха билась о венецианскую ширму, тщетно пытаясь вырваться на свободу. А Джералд Додд, положив руку ей на колено, смотрел в глаза сострадательными карими глазами. «Вы знаете, состояние фригидности лечится. Я могу помочь вам».
— Райэннон? — Глаза, смотревшие на нее, приблизились и остановились, они были серебристо-серые. — Тебе плохо?
Наверное, она выглядела больной. Голова где-то плавала. Ей было холодно. На лбу выступил пот.
— Я его знаю, — прошептала она.
Гэбриел перевел взгляд на газету, лежавшую у нее на коленях.