Витрины украшали движущиеся манекены, безликие часоматоны из дерева и стали. «Спортсмен» в полосатом наряде медленно помахивал битой для крикета, «дама» и «кавалер» прогуливались под ручку – по ободу вращающегося колеса, «танцовщица» кружилась на платформе и сгибала ножку. Рин глядел вокруг с восхищением; Коул тоже, но ещё и удивлённо. Всё это были лишь игрушки для пустого любования. Сколько же энергии бездумно расходовалось на эти кичливые представления?
Потом он вспомнил улицы Бомтауна. Множество световых вывесок – а ведь для работы искровых ламп нужны были пружина, ветряк или водяное колесо, что крутили ротор и вырабатывали свет. Такой же триумф яркого бахвальства над экономией… Да пассаж и сам походил на город в миниатюре, по которому можно бродить целыми днями.
– Чего надо? – встретила их вопросом в павильоне для «бесцветных» тётка-продавщица. – Плащи? Есть у нас! – Она живо обмерила мальчишек мерной лентой, а потом началось то, чего ни Коул, ни Рин никогда не испытывали. Примерка.
– Гляди! Как тебе вот этот?
– Да не знаю.
– Давай, тебе пойдёт!
– Послушай друга, парень. Хорошая вещь, самый шик!
– Я не… Ого.
Коул никогда не знал хорошей одежды: в «тёмном» городе с выбором было туго. На Рина шил приглашённый портной, а когда графиня вовсе сбрендила от жадности, её внуку пришлось закупаться на распродажах старья. И оба они не ожидали такого выбора! Не успеешь покрутиться перед зеркалом в одном плаще, а тебе уже протягивают два новых.
– Эй, Рин! А вот этот?
– О-о! Как ты там говоришь… балдёж!
– Ха-ха!
Вот с пелериной, вот с бахромой, как у восточного кавалериста. А вот глянцево-чёрный – свет масляно струится бликами по складкам.
– Хороший выбор, малой. А вот фасон «Мотылёк», самый модный!
– Да мне мода эта…
– И карманы в подкладке!
Рин закрывал лицо поло́й, как Мститель-в-Капюшоне из романов; Коул делал грозное лицо и выхватывал из-под плаща сложенные пистолетами пальцы, будто степной бандит. И оба хохотали друг над другом.
Немного успокоившись, мальчишки начали прицениваться. В результате Рин взял себе простой, небогатый плащ песочного цвета. Коул же не удержался, и выбрал матово-чёрный, с заклёпками на рукавах и стальными накладками-«змейками» на лацканах. Когда расплатились, он чуть не присвистнул – на двоих выложили четыре с лишним месяца! На такой плащик ему пришлось бы откладывать с пяти-шести получек.
– Удивительно, – заметил Рин, когда они вышли. – Столько готовой одежды!
– А что такого?
– Ну, обычно люди ходят по портным. Каждому ведь хочется, чтобы было пошито именно на него. Мануфактурная одежда больше для… ой! – Внук графини виновато покосился на друга.
– Для бедноты, – без обиды закончил Коул. – Вроде меня. Да ладно, всё так и есть. А тут в мануфактурщине все ходят, так?
– Ага.
– Так ты взгляни, как они тут живут! Всё на бегу, всё по часам. Не то, что по портным бегать некогда – я вообще удивляюсь, когда они спят. Другой, этот…
– Ритм жизни?
– Во, да! Он самый.
Теперь можно было и подумать об ужине и ночлеге. Увы, хотя среди павильонов встречались закусочные – но у всех на вывесках были цветные метки (наверное, очередное дурацкое бомтаунское правило). Были совсем мелкие ларьки, но в каждом продавали что-то одно: где жарили в масле пончики, где подавали яблоки в карамели, а где разливали соки и цветную шипучку в бумажные стаканчики.
– До чего неудобно, – высказался Рин, когда они взяли по пончику, а на следующем перекрёстке по стакану питья. От съеденных вмиг пончиков на губах остался вкус масла, а от выпитой шипучки с вишнёвым сиропом –химический привкус во рту. И всё равно, это была не настоящая еда.
Коул же про себя решил, что для хозяев пассажа как раз очень удобно. Съел в одном ларьке пончик, а чтобы запить – идёшь к другому ларьку, а по пути на что-то в витринах да заглядишься.