– Да ты бы и так все отдал. Только вот я сам беру, что захочу. Эй, Доктор! – Кривоногий коротышка с жабьей рожей суетливо раскрыл тяжелый саквояж и достал из него предмет, похожий на рыцарскую перчатку из пластин и ремней. Вся она была усажена лампочками, рычажками и украшена алхимическими знаками, а от перчатки в саквояж уходили оплетённые провода. «Рука Мытаря», прибор для насильственного снятия времени с Часов.
– Нет! – вырвалось у Коула. – Пустите его, чтоб вы сдохли! Пус…! – Один из громил отвесил ему подзатыльник. Рина схватили трое, а Доктор защёлкнул перчатку на его руке и проворно закрутил ручку динамо-машины в саквояже. Раздался гул, засверкали огоньки лампочек – и Рин закричал.
Коул рвался из рук бандитов, но сделать ничего уже не мог. Пытка длилась с минуту, потом гудение утихло и Рин обвис в руках тик-такеров. Доктор снял перчатку с руки жертвы; циферблат на запястье внука графини горел красным. Вот он мигнул, и раздался писк.
Коул с отчаянием глядел на друга. Когда у него самого на руке защелкнулась перчатка, и пальцы пронзила боль – он стиснул зубы, давя крик…
– Вот и всё, а вы боялись, хе-хе! – прокряхтел Доктор, убирая «Руку» обратно в саквояж. Финн довольно кивнул, взял Рина за волосы и приподнял его голову.
– А теперь, дружок, – ласково протянул он, глядя в вытаращенные глаза мальчишки, – мне надо знать, где вы раздобыли столько славных монеток. Там ведь немало ещё осталось, правда? Потому что я хочу ещё. И ты мне расскажешь, если…
– Э-э, капоре! – неожиданно робко прервал его один из бандитов. Пламя от светильников разбежалось по полу, и уже с треском лизало сцену. Отсветы плясали по стенам и потолку. Финн резко переменился в лице.
– Дерьмо змейское. Валим! – коротко бросил он, и первым пошел к выходу. За ним, выпустив мальчишек, потянулись остальные. Один тащил за руку отчаянно голосившую и упиравшуюся танцовщицу.
– Кха! Ринель! – Коул помотал головой и на коленях пополз к съежившемуся на полу другу. – Ты как? Они тебя… Ох. – Рин мелко дрожал, на подбородке его багровела кровь из прокушенной губы.
– Ну, ну. Давай же, пойдём! – Коул с трудом поднял друга на ноги. И, кашляя и зажимая рты, мальчишки покинули затянутый дымом зал.
Лишь клокодеон всё так же продолжал наигрывать весёлые песенки. Пока подступивший огонь не раскалил его нутро, не выбил стёкла витражей из покривившейся оправы и не расплавил музыкальные цилиндры в ручейки воска…
***
Хоромобиль подкатил к крыльцу трехэтажного здания с каменными львами на ступенях. Друд открыл дверцу и сошёл на тротуар.
– Я могу…? – жалко пролепетал усатый водитель.
– Не можешь, – оборвал Друд. – Жди здесь, нам понадобятся колёса. Как тебя, кстати? Реджи? Вот и молодец, сиди жди. Пойдёмте, Хилл!
Инспектор Хилл хоть и заметил над входом вывеску торгового дома, но промолчал и глупых вопросов задавать не стал.
Внутри их встретили тускло освещённые коридоры и мутные зеркала на стенах. Часовой уверенно свернул за угол, предъявил свой значок привратнику в ливрее, и тот молча распахнул перед ними дверь… Наконец в полутёмном закутке Друд нажал на большое зеркало на стене, и оно неслышно отъехало в сторону, открыв потайной ход с винтовой лесенкой.
Два хрониста спустились по ступенькам – и окунулись в свет и шум.
В первый миг это место показалось инспектору Хиллу смесью улья и террариума. Они очутились в тесном лабиринте узких проходов и галерей, соединённых железными лесенками, и бесчисленных маленьких кабинетов за стеклянными стенами. Всё вокруг было залито ярким, неживым светом ламп в плафонах. Одни кабинеты просвечивали сквозь другие, и всё пространство казалось намного больше себя самого, будто в зеркальном балагане на ярмарке. Коридоры сходились в большую комнату, заставленную столами и шкафами; по стенам, увешанным картами и меловыми досками, вились трубы пневмопочты.
И повсюду кипела работа. Сотни служащих в серой униформе сгорбились за столами, сновали с кипами папок и бумаг, чертили мелом на досках. Стрекот печатных машинок сливался с лязганьем счетных механизмов-арифмометров. То и дело дребезжали звонки, почтовые трубы выплёвывали капсулы. Всё тут жило своей сложной, непонятной жизнью.