– Разве? – усмехнулся Друд. – А что создаёт порядок, как не страх? Страх наказания заставляет слушаться правил – и становится законом. Страх за свой дом и близких поднимает солдата в атаку – и зовётся отвагой. Страх одиночества вынуждает искать себе пару – и мы называем его любовью… Страх создал нас, людей.
Реджи не решился ответить, да и Хилл не нашёл слов.
– У тебя ещё конфетки есть? – Друд опять полез в бардачок. – Ого! – вдруг присвистнул он, и вытащил маленький, но настоящий пистолетик с серебряной гравировкой на стволе. – Хороша игрушка.
– Я-я! у меня есть разрешение! – всполошился Реджи.
– Ладно, ладно.
Мобиль наконец-то подъехал к воротам в низкой каменной ограде, за которой темнели в ночи приземистые здания с покатыми крышами. Из ворот по мостовой расходились ржавые рельсы.
– Приехали. – Часовой взглянул на вделанный в рукоять пистолета манометр, проверил пулю в стволе: обычная, «белая». Пули для пневматического оружия негласно делились на «белые» свинцовые – и «красные», боевые, в медной оболочке. – Хилл, стрелять умеете?
– В армии служил.
– Отлично, – и Друд протянул инспектору пистолет рукоятью вперёд. – Будьте наготове, и защищайте гражданских, если что. А я пошёл.
– Как? Один? – не поверил Хилл.
– Нет! – дёрнулась Триш. – Мастер Часовой! Это же сам Пижон!
Друд, уже отошедший от машины, обернулся.
– А я – сам Инокаан Друд, – с усмешкой произнёс он. – Улавливаешь?
***
Канал, заключенный в каменные берега, лениво нёс в ночи маслянистые чёрные воды. На широких ступенях, спускавшихся к воде, сидели две нахохлившихся мальчишеских фигуры.
Друзья кутались в плащи и молчали: слов просто не осталось, настолько потрясло обоих пережитое. Коул морщился и сплёвывал раз за разом – во рту стоял привкус крови. Расшатали-таки зуб, гады!
– Ринель, ты как? – нарушил он молчание, коснувшись плеча друга. Рин дрожал, и Коул с состраданием понял, что друга колотит не столько от холода, сколько от всего случившегося.
– Н-нормально, – у Рина зуб на зуб не попадал. – Я п-просто испугался. Больно было… Теперь будто онемела, – он поморщился, пошевелив пальцами левой руки, что пострадала от перчатки.
– А, пройдёт, – утешил Коул. – Она ж не калечит, перчатка эта, только нервы дёргает. У нас в Тёмном городе знаешь, как говорят, если руку отлежишь? «Как мытарь за руку взял»! – Он старался болтать непринуждённо, не подпуская к себе нарастающий ужас. Часы у обоих на запястье то и дело перемигивались красным и издевательски пищали. Как будто им подмигивала сама Смерть… И, похоже, притворство ему не удалось. Рин наконец взглянул на друга – с тоской и страхом; губы его дрогнули.
– Эй, ну-ка, не дрейфь! Погоди, – Коул постарался собраться с мыслями. Что же делать?
Как назло, закружилась голова. Коул невольно опёрся рукой о стену – всё же приложили по башке, гады, второй раз за пару дней – и почувствовал под рукой холодное, склизкое. Конечно, всё та же чёрная плесень, покрывавшая камни налётом. Парень гадливо вытер руку о плащ. Вот он, весь Бомтаун! Блеск, огни и кич, но чуть взглянешь под другим углом – чёрная грязь, нищета и вонь…
– Гниль! – с отвращением выплюнул он. – Весь этот змеев город прогнил!
Рин поглядел на него непонимающе. Тут куча мусора у стены, парой ступеней выше, вдруг зашевелилась и подняла кудлатую голову.
– Верно гришь, паря! – гаркнул грязный нищий, заросший бородой до самых мутных глаз. – Кругом, ик, скоты! – он добыл из своих лохмотьев бутылку, и приложился к горлу.
– Мерз-завцы, – пробормотал нищий. От него так тянуло перегаром и немытым телом, что слезу вышибало. – Ничё, недолго им! На к-крови взойдут плоды… ик!.. всходы… – Он запнулся. – На хрен Мулера, – внятно выговорил он, и уронил голову. Бутылка выскользнула из его руки, и со звоном скатилась вниз по ступеням. Коул проводил её взглядом.
А ведь, пришла ему вдруг в голову нехорошая мысль, у этого нищего Часы не пищат. Этот грязный бомж выходит богаче, чем они с Рином, двое «мотыльков». Разбить бутылку – теперь-то получится – да приставить ему к горлу острый осколок…
Нет! Коул затряс головой. Даже в шайке Рокка отбирать последнее время у нищебродов считалось совсем уж западло.