– А я буду Э́рен…
– Все в санвагон! – подгонял парней младший сержант. У входа в вагон каждому совали в руки свёрток, запечатанный в бумагу. – Переодеться после мытья!
Санвагон оказался внутри душевой, разделённой частыми перегородками на кабинки; из потолка торчали краны. Рин сразу с возгласом «Чур, моя!» юркнул в самую дальнюю кабинку.
Вода была чуть тёплой, пахла химией – но Коул помылся с наслаждением. Вытершись, он развернул свёрток, в котором оказалась смена одежды. Светло-серый комбинезон, явно уже ношеный, но выстиранный и пахнущий чистотой. Подбирали явно по меркам: одежда пришлась ему почти впору.
– Эй… Эрен! – окликнул Коул, выйдя из кабинки. – Ты долго там?
– Иду! – Рин выскочил уже одетым, поправляя великоватые обновки. С обритой наголо, ушастой головой он выглядел так потешно-беззащитно, что Коул невольно усмехнулся.
– Не задерживаемся! По вагонам!
Новичков загнали в тёмный вагон-теплушку, где в углу тускло рдела печурка. Коул и Рин ощупью пробрались меж коек (на некоторых ворочались и сонно бранились спящие), и вместе уселись на одну пустую.
– Уф! Ну, сели, кажется.
– И что дальше?
– Посмотрим. Главное – сейчас проскочили. Не дрейфь, Рин… Эрен!
– Не буду, Рокк! – судя по голосу, Рин улыбнулся.
– Ага. Змей, как бы теперь запомнить, кто мы есть?
Рин помолчал.
– Знаешь, я слышал про способ один… в книжке читал. Можно каждый день перед сном повторять: «Меня зовут Рокк». Так и привыкнешь.
– Да? Ну, спасибо.
– Брось. Это тебе спасибо, – глаза Коула привыкли к темноте, и он разглядел лицо друга. – Если б не ты, не знаю, что со мной было бы!
– Всё бы нормально с тобой было, – шепнул Коул с горечью. Его вдруг охватил стыд. – Прости меня…
– Чего?
– Это же из-за меня, – Коул стиснул руки на коленях. – Если б я тогда на заводе не выпендрился, Хилл бы нас не заметил. И не было бы всего этого дерьма, и бежать бы не пришлось, и мама… – он сглотнул, и умолк.
Рин смотрел сочувственно. Ему было так жаль друга, и до колик хотелось как-то ободрить, утешить. А больше всего – рассказать…
Ребёнок лежит на полу спальни и читает книгу. Рядом горит свеча, и в её дрожащем свете строчки оживают и шевелятся. Тишина и покой, давно угомонилась старая графиня, бродившая по коридорам с лампой, как привидение – старуха боится воров… Лишь далеко, во тьме коридоров, глухо тикают часы.
Вдруг пламя свечи колышется, как от сквозняка. Дитя поднимает голову и прислушивается. Ничего не изменилось – но теперь он чувствует, что он не один.
– Здравствуйте, – вежливо говорит он во тьму спальни. И что-то шевелится в тенях.
– Здравствуй, Ринель, – мягко отвечает женский голос. – Как прошёл твой день?
– Хорошо, благодарю, – ребёнок садится, скрестив ноги. Он рад, когда приходят его «друзья», как он привык называть эти два голоса – женский и мужской. Женский всегда ласков, мужской любит подшутить и знает много интересных баек. С ними Ринелю не так одиноко, к тому же, они учат его всяким интересным штукам!
Хотя он всё равно иногда думает, что хорошо было бы иметь обычных друзей.
– Сегодня учитель рассказывал мне про климат. Почему бывает дождь, ветер, и всё такое. Потом со вторым учили минорные гаммы на пианино. Трам-пам-пам! – ребёнок перебегает пальчиками по воздуху. Темнота тихо смеётся.
– Молодец. А ещё?
– Потом я читал житие Яна Подчасовицкого. Как он под Фузейном унгуров разбил, – Ринель показывает на гравюру, где унгурский вождь Иштван Чёрный преклонил колено перед великим Яном. – Ну, и геометрию учил.
– Молодец, – в голосе слышна улыбка. – Ты учишься всему… Но всё же не умеешь ценить время, дитя! – голос передразнивает графиню, и Ринель смеётся. – Тебе уже пора спать.
Ребёнок послушно закрывает книгу. Забравшись в постель и задув свечу, он закрывает глаза – и чувствует, как кто-то присел рядом на кровать. Он почти никогда не видит своих опекунов, таков уговор.
– Скажи, – тихо говорит голос. – Ты ведь помнишь, чему мы учим тебя? То, как распознать в людях ложь; как обманывать других – и не обмануться самому… Да?