– Проходите, проходите! – приговаривал Гай. – Привет, малыш Рин! Чаю?
– Здраствуйте. Ага, – настороженно кивнул Рин. Он видел Гая всего пару раз, в гостях у Коула и его мамы.
Мастер Гай и впрямь был стар. В Империи было мало старых людей: Коул навскидку мог вспомнить только мастера Банджи, а Рин – свою тётушку. Гай был крепким и жилистым, как древесный корень, с загорелым лицом и длинными, седыми усами. Одет в рабочие штаны и жилет с карманами, голова по-пиратски повязана синим платком часовщика. На волосатой груди поблескивало украшение – половинка шестерёнки.
Мальчишки прошли в брюхо великана. Шагоход давно выпотрошили, вынув все механизмы, а опустевшее чрево превратили в жильё. Выгнутые металлические стены были сплошь завешаны какими-то схемами и чертежами; жилой угол – отгорожен занавеской. Самым заметным предметом обстановки был верстак, заваленный инструментами и деталями. Высоко над головой в потолке зиял круглый люк.
– Садитесь! – Гай снял с печки закипевший чайник и разлил кипяток по кружкам, бросив в каждую по щепотке сухих листьев. – Печенья?
– Не, спасибо, – вежливо отказался Коул. Печенье у Гая было, не иначе, из старых армейских запасов: чёрствое, безвкусное и будто запыленное.
Они прихлёбывали чай, и Рин с любопытством разглядывал каморку. Сколько тут всего, сделанного своими руками – и печь из старой бочки с трубой, и лампы в дырчатых жестяных абажурах…
– У меня для тебя сегодня с десяток заказов наберётся, Коул. – сообщил Гай. Коул кивнул, и поднялся. – Рин, а ты какими судьбами? Тоже учиться хочешь?
– Нет. Я вот с этим. Из дома принёс…
Часами Гай живо заинтересовался. Настолько, что схватил отвёртку, расковырял корпус и углубился в механизм. Потом вскочил и бросился к полкам.
Коул тем временем перебирал вещи на верстаке. Среди рабочего беспорядка были разложены вещи, отданные Гаю в починку горожанами. Будильник, пара музыкальных шкатулок, игрушечный поезд с блестящим тягачом-клокомотивом и раскрашенными вагончиками… Был даже фонограф – музыкальный ящик с рупором и заводной ручкой. С него Коул и решил начать.
– Ага, вот! – Гай бухнул на стол бронзовую полусферу, формой и величиной похожую на каску полицейского. – Коул, взгляни, тебе интересно будет!
– Сейчас! – Коул уже снял боковую крышку фонографа. Неисправность нашлась легко: треснуло зубчатое колёсико в механизме передачи с ручки на заводную пружину. Он легко отыскал такое же на верстаке, заменил деталь и крутанул ручку. – Вот, порядок.
– Подожди! – Гай снял с полки восковой цилиндр, на каких в Империи записывали музыку. – «Речная ива», третья симфония, – пояснил он, вставил цилиндр в крепления фонографа и установил иглу на начало. Из рупора раздался шорох, затем зазвучала приятная мелодия. Под сводами мастерской разливались нежные напевы флейты и переборы струн. Насвистывая в такт музыке, Коул заменил пружину в поезде, завёл игрушку – и та поехала по столу, нарезая круги вокруг фонографа.
В Империи времена суток не сменяли друг друга. В западной Вечерней провинции всегда царил вечер, на южном Солнечном берегу – день, и так далее. Поэтому сутки делились на смену и отдых, по двенадцать часов. В рабочее время каждый обязан трудиться: кто-то в полную смену «от семи и до семи», другие по девять или по шесть часов.
А отдых – свободное время. Можно завалиться спать, пойти на рынок или в магазин. Или развлечься – сходить в мюзик-холл на танцы, в театр теней или на механический спектакль. Кто-то спускал время в клубах за игрой в карты и кости…
Но большинство предпочитали в свободное время подрабатывать. И Коул давно уже записался в подмастерья и ученики к Гаю. Старый часовщик зарабатывал ремонтом техники для горожан, и честно делился с парнем прибылью.
– Ну, вот. Смотри! – Гай пинцетом поковырялся в раскуроченных Риновых часах и вытащил одну из шестерёнок. – Как думаешь, что это такое?
Коул подошёл к столу и заинтересованно уставился на бронзовое полушарие. Снизу у непонятной штуки имелись колёсики, а ещё множество подвижных щёточек, отчего она неприятно напоминала гигантского жука с поджатыми лапками.