– Ты из трущоб? – Удивительно, но в голосе Ринеля прозвучало что-то вроде восторга. – Из этих… поннеров, да?
– Чего-о? – оскорбился Коул. – Это я-то пон? Совсем стрелки отстали, такое говорить? – «Понами» называли жителей самых бедных районов. В любом городе были свои трущобные гетто, «поннеры», населённые опустившимися оборванцами, до которых у имперского закона руки не доходили. С ребячьими бандами из поннеров ни одна компания не связывалась – трущобная детвора злая и подлая, в драке запросто заточку в бок воткнут.
– Ой, прости, – сконфузился Ринель. – Я просто про трущобы только в книжке читал. – И от этого нелепого признания гнев Коула вдруг прошёл.
– Да ладно, нормально всё, – успокоил он. – Я-то что? Вот пацаны, те за «пона» и в нос дать могут!
– Так ты не один тут?
– Нет, с ребятами! Сейчас, – Коул подошёл к краю крыши, думая подать знак друзьям: мол, всё нормально… И не увидел внизу никого. Двор был пуст. «Разбежались», понял он, и почувствовал глухую досаду. Бросили и сбежали, тоже мне, товарищи.
– Ты чего? – окликнул Ринель. – Потерял что-то?
«Ага. Друзей».
– Не. Я, это, прикидываю, как спускаться буду. Виноград не оборвётся?
– Зачем виноград? Тут лестница есть! – Ринель указал на подножие башенки, где виднелась открытая дверца.
– А можно?
– Конечно. Пошли, я проведу!
Вдвоём они спустились по винтовой лесенке и вышли в полутёмный коридор. Здесь Коул вновь испытал приступ изумления. Он и подумать не мог, что попадёт в дом аристократов… и тем более не думал, что здесь будет такое убожество.
Наверное, когда-то особняк был полон света и блистал – но теперь повсюду было темно и пыльно. Окна забиты досками, на стенах виднелись светлые прямоугольники – когда-то тут были картины. В некоторых комнатах мебель была укрыта тюлевыми чехлами, пугающе похожими на коконы каких-то гигантских пауков. И всё подёрнуто серым налётом пыли.
– Зайдём в библиотеку, – пояснил Ринель. – Мне надо книжку оставить, а то тётушка не разрешает из библиотеки выносить.
– Тётушка? Тут ещё кто-то есть?
– Ну, да. Графиня Агнетта Куртуа дель Больд, это её дом.
– Так вы вдвоём с тёткой в этой громаде живёте? – Коул потрясённо огляделся.
– Нет, ещё служанка и привратник. Вообще, она мне не тётя, а бабушка, – признался Рин. – Троюродная какая-то… Её дети давно разъехались, за домом ухаживать некому.
Вот, значит, как. А Рокк – «таинственно исче-езли»… Трепло! Коул хмыкнул.
– Что?
– Да просто… Про твой дом знаешь, что брешут? Будто тут жутики водятся, и всё такое.
– Кто-кто?
– Жутики. Ну, такие, вроде как люди, только странные с виду; а рукой тронешь – и рука насквозь пройдёт! Потому что не человек, а видимость одна. Тут же таких нет?
– Э-э… нет, конечно. – Почему-то Ринеля этот вопрос озадачил. – Ты имеешь в виду, привидения?
– Да нет! Привидений не бывает; а жутики – бывают…
– Дитя! – Старческий голос прозвучал так неожиданно, что Коул чуть не подпрыгнул. – Кто это в нашем доме?
Голос принадлежал невысокой, хрупкой женщине в проёме двери. Очень старой – лицо её было сморщенным, как чернослив, глаза недобро щурились сквозь очки. На ней было старомодное тёмное платье, тоже потёртое и запыленное с виду. В костлявых пальцах старуха сжимала кружевной веер.
– Простите, тётушка! – потупился Ринель. – Э-это Коулден, он (Коул оцепенел) пришёл ко мне в гости.
– Гости? – Графиня поджала губы. – Чушь. Гостей принимают только по приглашению, и лишь тех, кто достаточно воспитан чтобы сперва послать визитную карточку. А это какой-то босяк из трущоб. Наверняка хочет что-то украсть!
– Я не вор, ваша всеточность, – не выдержал Коул. Обида пересилила испуг: что ж такое, второй раз за день поном обозвали! – И не нищий. Я на заводе работаю, и мать моя честная женщина! И ничего я красть у вас не собирался. – Он даже почти не слукавил.
Старуха подозрительно оглядела Коула, от растрёпанной макушки (он невольно пригладил волосы ладонью) до босых ног, и презрительно поморщилась.
– Честный, или вор – без разницы. Я запрещаю тебе водиться с оборванцами. И что это у тебя, не книга ли?