Коул ещё помнил день, когда Алвина, сына госпожи Снелл, взяла полиция. В Империи за малые преступления обычно приговаривали к «искуплению», общественным работам. «Искупленцы» под конвоем подметали улицы, таскали грузы, мостили тротуары. Большинство выслуживали прощение – но особо провинившихся депортировали в другие округа, чтобы там начать новую жизнь.
Закон Империи запрещал хранение предметов, напоминавших о прошлом. Того, что было когда-то, больше нет – а значит, отвлекаться на мысли о нём бессмысленно: так твердили чиновники, так учили жрецы. Именно поэтому не велось никаких хроник, а новости выходили только в виде звуковых записей.
То же и с людьми. Личные вещи каждого гражданина помечались его часовым номером, и когда он умирал или попадал на каторгу, его имущество изымали и перепродавали. Всё, что твоё – то общее, и это справедливо. (Исключение делалось лишь для наград и грамот). Алвин подделывал номера на вещах умерших, «переписывая» их на родственников и друзей. Его депортировали на восток, в Утреннюю провинцию – спасибо, что с правом переписки.
– Такой хороший мальчик… – повторила соседка. Коул между тем успел разобрать взбивалку; не глядя, рассеянно наколол остатки омлета на венчик вместо вилки и сунул в рот.
– Фё яфно! Всё ясно. Оставьте мне, до завтра починю.
– Спасибо, милый мальчик! Не знаю, как тебя и отблаго…
– Неделя.
– Ох! Так дорого?
– Вовсе не дорого, в мастерских за такое по полмесяца берут. Всё, побежал! – Коул вскочил со стула, схватив сумку. – Пока, мамуль!
***
Явившись на завод, Коул сразу понял – что-то случилось. Повсюду суетились рабочие, и все казались занятыми не своим делом. Механики несли кипы бумаг, мастеровые тащили стулья и скатанные ковры. Учётчики в форменных шляпах-котелках черкали что-то в картонных планшетках и щёлкали счётами, внося подобие порядка в непонятную суету.
– Чего стоишь? – Не успел Коул осмотреться, как толпа подхватила его, и вот он уже оказался среди мальчишек, тащивших вёдра с краской и малярные кисти. По пути они разминулись с рабочими, волокущими резной письменный стол из кабинета Геруда.
– Аккуратней! – одышливо взывал Геруд, спеша следом. – Полировку сдерёте, я с вас шкуру сдеру!
Всё выяснилось позже, за работой. Как оказалось, «в ближайшее время» (что означало, от недели до двух) на завод должен был явиться с проверкой инспектор из столицы. Вмиг обнаружилась масса нерешённых проблем вроде некрашеных стен, завала в документации, и самое главное – до сих пор не пущенного в работу нового станка! Потому Геруд и затеял спешный переезд. Обычно он занимал просторный и светлый кабинет, но к приезду начальства быстро перебирался в маленькую комнатку в угловом корпусе.
Так что день прошёл в трудах. Сначала Коул вместе с другими ребятами красил стены коридоров, потом таскал из архивов стопки пыльных до чиху картонных папок. Их даже усадили вырезать бумажные цветы для гирлянд, чтобы украсить холл… Казалось, этому конца не будет.
– Ровнее мажьте! – командовал главный заводской механик Трепке, нескладный рябой юнец с усиками, то и дело возникая рядом, чтобы раздать «ценные» указания. – Кистью не маши, змеёныш, брызги летят! Куда тащите, олухи? – Невежа и болван, Трепке был ставленником Геруда, на заводе его терпеть не могли, и за глаза прозвали «Тряпкой».
Возвращаясь после обеда из столовой, Коул заметил Рензика и его дружков, куривших за углом корпуса.
– Эй, ворона! – Коул не обернулся. – Коул, эй! – повысил голос Рензик. – Иди сюда, дельце есть.
– Что за дельце?
– Серьёзное. – Рензик затянулся. – Это, как его, бизнес-приложение!
– Предложение.
– Да плевать. Ты ж всякие штуки чинишь? Ну так, скоро твоему делу конец!
– Это ещё почему? – ровным голосом спросил Коул.
– А потому. Скоро все ремонтники в Тёмном городе от треста работать будут. «Мастерские Трудла», слыхал? – Рензик ткнул в его сторону сигаретой. – Господин Трудл важный человек, с ним Магистрат контракты заключает. И теперь весь ремонт под ним. Либо на Трудла работаешь, либо вообще не работаешь, понял?