Под крышей раскинулось царство пёстрых цветов, ароматов и шума. По сторонам от центрального прохода теснились бесчисленные лавки – от простых прилавков под матерчатыми навесами, до магазинчиков с вывесками и зарешеченными окнами. Сотни стеклянных и бумажных фонарей рассеивали полумрак. Со стропил свешивались стяги, расшитые рекламными лозунгами.
– Рыба! Живая рыба!
– Овощи, фрукты! Свежий завоз с Востока, лучше не бывает!
– Ремонт часов! Детали, пружины, стёкла!
Пестрота одежд, товаров, лиц. Тут были и светлокожие люди Вечерней провинции, и заезжие смуглолицые южане с бусинами в волосах и густым акцентом. И черноусые горцы в клетчатых плащах за прилавками с расписной посудой. И какие-то замызганные личности в обносках, похожие на подземных «морлоков» из страшных городских сказок, торгующие с рук сомнительной мелочёвкой…
И все покупали, продавали, торговались и бранились. Зеленные лавки бросались в глаза грудами ярких плодов – мелкие, неказистые дары предгорных ферм проигрывали лоснящимся, наливным овощам и фруктам Утренней провинции. Мясники пластали ножами багровое и нежно-розовое мясо, взвешивали на крюках окорока, зачерпывали ковшами жабьи лапки из кадушек с рассолом. Бедняки-поны толпились у лавок, где продавались «комбрики» – комбинированные брикеты, батончики пищевого концентрата, еда бедноты. Рыба – и разложенная рядами в ледяном крошеве, и живая, плавающая в стеклянных баках. Уличный музыкант, маленький человек с буйными волосами, нещадно терзал скрипку, стараясь заглушить механическое пение фонографа из музыкальной лавки на другом конце моста.
– Прогнозы! Самые точные прогнозы! – надрывался рыночный гадальщик в сером балахоне: его закуток меж двух лавок был сплошь завешан бумажками со схемами и формулами. – Узнайте, что ждёт рынок! Грядут перемены: пошатнётся курс часа! Упадёт говядина, поднимется сахар! Не упустите выгоду! – Гадальщиков можно было встретить на любом базаре. Имперский рынок был подвержен непредсказуемым перепадам цен, вызванным загадочной деятельностью Ведомств где-то в верхах. Гадальщики занимались анализом колебаний цены – как древние жрецы Былого Мира, толковавшие волю богов по облакам и грому – предсказывая, что подорожает или подешевеет.
– Игрушки, заводные игрушки!
– Э, молодой, купи птичку! – шепеляво окликнул Рина торговец-северянин, бледный и беловолосый, с синими наколками на впалых щеках. При виде «птички» Рин нервно сглотнул. В клетке из лозы сидел самый настоящий карлун – здоровенная глянцево-чёрная тварь, закутанная в кожистые крылья. Безглазая голова с рожками вроде улиточьих повернулась на голос, карлун разинул клюв, обнажив кольчатую глотку – и пронзительно, визгливо заорал на весь рынок. – Слышь, как поёт, э? – осклабился болотник. – Хате сторож будет, любого вора учует…
– А ну, убери тварюку, поганец бледный! – завопила соседка-торговка. – Беду накликивает!
Рин поспешно отошёл. Он знал, что Ночная провинция – прибежище всякой жути, и знакомиться с ней поближе не желал.
У мясника он купил баранины и колбасы, у булочника пару лепёшек. Когда подошёл к зеленному прилавку и взглянул на доску с написанными мелом ценами, не поверил глазам:
– Как? День – за пучок шпината?
– А чего хотел, – насупилась толстая тётка-зеленщица. – На товар с Востока новые пошлины ввели, у них там какой-то мучной болячкой всю зелень побило. Нам тоже жить на что-то надо!
Рин всё же купил два пучка, и с тоской подумал, что обратиться к гадальщику не мешает.
– Хей, lashool! Красавчик! – У самого выхода с рынка его привлёк звонкий голос. Он обернулся, и встретился взглядом с круглолицей девушкой не старше его самого. Одетая в пёструю юбку и белую рубаху с чёрным узорчатым жилетом, рыжие кудри из-под головной повязки рассыпались по плечам. Девушка сидела на ветхой циновке, и перед ней были разложены всякие безделушки – расписные керамические медальоны и бусы, резные костяные украшения, деревянные свистульки.
– Купи талисман, хороший, – улыбнулась девушка. – На удачу, на любовь, просто для красы! – Она обвела свой товар широким жестом; на запястье её красовался кожаный браслет.
– Да я такого не ношу, – Рин понял, что перед ним кочевница-пэйви. Вечных бродяг в Империи не любили, и если их караваны впускали в города – то останавливаться разрешали только в поннерах.