В своей кухне наверху довольная мистрис Снелл полила сиропом горку свежих оладьев в миске. Шум внизу её не беспокоил: перекрытия были толсты, а сама соседка туговата на ухо. С миской в руках она повернулась было к столу… И вдруг пола под её ногами не стало, и тётка с визгом ухнула в открывшуюся круглую дыру.
Когда потолок осыпался сверху облаком каменной пыли и трухи, Друд инстинктивно отпрянул в сторону, так что тётка грохнулась мимо него. А вот миска оладьев наделась Часовому аккурат на голову. С проклятиями он выпустил жертву, и Этель бессильно повалилась на пол — ноги больше не держали её…
— Нет! — Рин вцепился Коулу в одежду и оттащил от окошка, мерцавшего вспышками жёлтого света.
— Пусти! — Коул неистово вырывался. — Мама! Он её… Пусти!
— Не надо! — Рин рывком поднял друга на ноги. Они оказались чуть ли не на самом краю крыши. Переулок внизу был пуст.
— Нет, Коул. Ты же слышал, что она сказала? — Голос Рина дрожал. — Надо бежать! Пожалуйста, а то он и нас…
— Мама! — Глаза у Коула были бешеные, губы прыгали — он сам на себя был не похож. — Я не могу!..
— Мы ничем не поможем. Прошу тебя!
— Но…
— Бежим!
И они побежали.
...Когда Друд гадливо, двумя пальцами снял с головы липкую оладью и наконец поднял взгляд к окошку — за ним уже никого не было.
ГЛАВА 14
А в это время на крыльцо обветшавшего дома на одной из улиц северных кварталов взошли трое: учётчик и двое полицейских. Вывеска над дверью под разбитым фонарём так потемнела и растрескалась от дождей, что буквы с неё исчезли. Взамен прямо на двери была выцарапана гвоздём надпись: «ГастИнеЦа Чяйная Роза, садерж. мист-с Фрупп».
На стук отворил рыхлый детина-привратник. При виде мундиров он изменился в лице и отступил, так что гости беспрепятственно прошли в прихожую. «Гостиница» была обычной ночлежкой из числа дешёвых до неприличия — «минутка за сутки», и условия соответствующие.
Навстречу вымелась дородная хозяйка в линялом платье, с двойным подбородком и носом крючком. Все горячие приветствия полицейский немедленно пресёк взмахом руки, а учётчик вполголоса задал вопрос. Хозяйка мигом притихла и жестом позвала их за собой.
Вслед за мистрис Фрупп, трое мужчин поднялись по провонявшей кошками лестнице, потом долго пробирались тёмными и захламленными коридорами. Повсюду на верёвках было развешано бельё, и полицы гадливо отводили его локтями, как путешественники в чаще — висячие лианы. Запахи подгорелой капусты, мокрых тряпок и грязных тел вместе слагались в непередаваемый аромат нищеты. В потемках шаркали шаги, бряцали кастрюли. За одной дверью звенели стаканы и орали пьяные голоса, за другой — кто-то кого-то размеренно бил, между ударами приговаривая: «Змеища, змеища!». Под ногами порой хрустела то ли шелуха от семечек, а то ли тараканы.
Смутные тени провожали гостей недобрыми взглядами. Ни полицев, ни «счетунов» в трущобах не любили, но связываться никто не желал. Анкервилл всё же не Вест-Шатонск на отшибе империи, где власть негласно отдана главарям банд и фабрикантам, а полиция боится заглядывать в «тёмные» районы.
Один раз их внимание привлекли странные звуки из тёмного закутка. Полицейский снял с пояса искровой фонарик, светящий от заведённой пружины. Луч света пронзил затхлый мрак и озарил двоих человек. Один привалился спиной к стене, уставился в пустоту и тихо хихикал; с губ его тянулись блестящие слюни. Второй извивался на полу и хрипел от ужаса с пеной на губах, отмахиваясь скрюченными пальцами от невидимых врагов. «Крипники». Полицейский сплюнул и погасил фонарь, оставив наркоманов во тьме наедине с грёзами и кошмарами.
Наконец все трое подошли к двери с оспинами от гвоздей на месте давно оторванного номерка. Хозяйка подобострастно замерла в сторонке. Учётчик отворил дверь в тёмную комнату, живо напомнившую ему тюремную камеру. На кроватях в три яруса вдоль стен сидели и лежали люди: кто-то обернулся к вошедшим. В дальнем углу двое подняли головы от разложенных карт.
— Эбнезер Банджи! — позвал учётчик. Выждал и хотел было повторить, но тут один их мешков тряпья на лежаке пошевелился и сел.