Добрых два квартала Коул пробежал, как заведённый, не выпуская руки друга. Они петляли меж труб, перепрыгивали с крыши на крышу (каждый раз у Рина сердце обрывалось от испуга – но каким-то чудом они каждый раз приземлялись на другой стороне)… И за всё время Коул не издал ни единого звука – лишь дыхание хрипло рвалось сквозь его сжатые зубы.
Рин огляделся. Они очутились на крыше с четырьмя громадными печными трубами по углам. (На миг это до тоски напомнило ему крышу родного дома с башенками, на которой началась их дружба). Можно было даже не гадать, где они сейчас – он почти не знал Тёмный город, а уж отсюда…
– Коул, – робко позвал Рин. Друг склонил голову и уставился под ноги, с волос его капало – опять пошёл дождь. – Куда нам дальше?
– Мама, – пробормотал Коул. – Она осталась там. А я сбежал. Я… – Вдруг он шагнул к краю крыши. – Мне нужно вернуться.
– Стой! – Рин схватил его за руку.
– Пусти. Я должен узнать, что с ней!
– Ты с ума сошёл? – Рин потянул его назад.
– Руку отпусти, сказал!
– Не пущу! Опомнись!
– «Опомнись»? – Коул вдруг развернулся и схватил друга за отвороты куртки. – Это моя мама! – прорычал он. – Тебе-то откуда знать?!
Рин дёрнулся, как от пощёчины, но не зажмурился и не отвёл взора. И в глазах его Коул увидел отражение своего взбешённого лица… вдруг до ужаса напомнившее ему рожу озверевшего Геруда. Ярость схлынула, он выпустил Рина и прижал руки к вискам.
– Ох, – выдавил он. – Ринель, прости! Я не хотел!
Рин прикрыл глаза и вздохнул.
– Ты прав, – непривычно звонким голосом ответил он. – Я не знаю, каково это, когда у тебя мама есть. Зато знаю, что это – когда у тебя есть друг. И не хочу его потерять!
– Рин…
– Мне очень страшно, – белобрысый внук графини шмыгнул носом. – Но клянусь, если б я мог помочь – я бы тоже с ней остался! Ты думаешь, мне она не…? – Голос Рина задрожал, и Коул понял, что друг сейчас разревётся.
И тогда он обнял Рина и прижал к себе. И сам зажмурился до боли, стиснул зубы, чтобы не пролить ни слезинки.
– Прости, Ринель, – выдавил он. – Я совсем кукушку потерял… Ты же понимаешь.
– Понимаю, – Рин отстранился, утёр слёзы и слабо улыбнулся. – Ладно. Куда мы сейчас, к мастеру Гаю?
– Да, – кивнул Коул. – К Гаю, точно. – Эта мысль стала спасительной зацепкой: Гай поможет, он знает, что делать!
Коул огляделся по сторонам, соображая, куда их занесли ноги. В шелест дождя по крышам вплетались звуки улиц: отголоски разговоров, далёкая перебранка. В доме напротив играла пианола, звучали женские голоса и смех. Там жили, знать не зная, что в паре кварталов отсюда…
Парень отогнал эти мысли. Хоть дождь задёрнул всё вокруг серой моросью, и очертания соседних домов размывались и таяли – но Коул вырос на крышах Тёмного города. Это был его игровой дворик. Сколько раз он бегал по ним, один и с дружками, срезая путь и убегая от полицев, под дождём и ясным небом… Так. Вот такая крыша с трубами есть у дома на углу Бульвара Ангелов. А вон сквозь дождь виднеется башня Магистрата.
Ему хватило полминуты, чтобы сориентироваться. Да, они на углу бульвара. Значит, эстакада монорельса вон в той стороне… Схемы улиц в голове у Коула сложились с перекрестьями монорельсовых линий. И, как это бывало при работе с механизмами, он увидел решение – и ощутил спокойную уверенность.
«Это мои крыши. Им здесь меня не поймать».
– Всё, я знаю, как до Свалки добраться. Правда, надо договориться кое с кем.
– С кем? – Рину представились темные переулки, страшные бродяги с гнилозубыми ухмылками, а потом – подземными «крысиными тропами», по колено в воде…
– Увидишь. Пойдем!
Теперь Коул выбирал знакомые маршруты, где никто не заметил бы их снизу с улиц. Они спустились по лесенке из шатких скоб, и очутились на пятачке плоской крыши, зажатой с трех сторон стенами домов. Рин не сразу заметил у стены груду кусков шифера и гнилых досок – и вздрогнул, когда Коул трижды свистнул, и из-под навеса вылезла согбенная фигура.
– Чего те, мальчик? – просипел человек. Он был грязен и лохмат: одет в два пальто, одно поверх другого, на голове вязаная шапочка. За ухо были заткнуты два чёрных пера.