– Слышь, за языком-то следи. Будешь много каркать – клюв набок своротят, понял?
– Да ну? – Коул обернулся. – Что, прямо сам своротишь? Или дружков попросишь?
– Седьмой, Тринадцатый! Что за трёп? – прогремело с галереи. – Живо работать! По штрафам соскучились?
Обменявшись напоследок угрюмыми взглядами, мальчишки разошлись. Коул перешёл к станкам третьей линии, где вытачивались шестерни. На зажатой в тисках пластине был начерчен контур, похожий на солнышко, и рабочий аккуратно вырезал деталь из пластины, обводя по контуру жужжащей фрезой. На пол, искрясь, сыпались опилки.
Иногда от скуки Коул воображал, что работает в парикмахерской и подметает остриженные волосы под креслами. Длинные, ломкие стружки – вьющиеся локоны, мелкие крутые завитки – тугие кудряшки, а опилки – колючая щетина…
– Работаем, не отвлекаемся! – громогласно наставлял Геруд, как раз-таки отвлекая работников. – Уборщиков на вторую линию! Девятый станок, почему работа стоит?
– Виноваты, мастер управитель! – отозвался мастеровой. Кожух станка был снят, и механик копался в блестящих, зубчатых внутренностях. – В чём дело, не поймём. На третьей скорости подача отказывает – резец заедает, к детали не приводится.
Коул не выдержал, и подался ближе.
– Может, приводящая пружина не отрегулирована? – подсказал он. Механик удивлённо взглянул на мальчишку. – Прошлая смена тут пружины в коробке скоростей заменяла. Если у приводящей натяжение забыли отрегулировать, то она и резец не сможет сдвинуть. Проверьте…
– Ты, это! – Механик наконец-то понял, что ему указывает уборщик, и оскорбился. – Иди щёткой махай, мелкота! Тоже мне, советчик!
Коул покорно отошёл, и вновь принялся сметать в совок металлические обрезки. И вовсе он не «мелкота» – худой, смуглый подросток на полголовы выше многих сверстников.
– Ага! – спустя минуту раздался среди шума голос мастерового. – Точно, пружина слабая!
– Ну, вот! – торжествующе отозвался механик. – А что я говорил? Я сразу понял!
И так всегда. Коулу нравилась техника, его восхищало устройство механизмов, где каждый зубчик, каждый винтик – часть одного большого процесса. Больше всего ему хотелось подняться от уборщика хотя бы до помощника механика: любимое занятие, и платят хорошо. Но на заводе его никто всерьёз не принимал.
Собрав полный совок стружки и опилок, Коул подошёл к большим весам у стены и высыпал всё на металлический «поднос» у пола. Поднос слегка просел, взвесив очередную порцию отходов, потом с тихим щелчком накренился, и стружка ссыпалась в открывшуюся дыру в стене. В подземном бункере её рассортируют и пустят в переплавку. Ничто не должно пропасть даром, каждая крупица металла, каждая минута времени – всё идёт в дело.
– Триста двадцать шесть граммов, – оторвавшись от бумаг, сообщил из окошка в стене старший учётчик Банджи: пожилой и седенький, в очках и с мятой фуражкой на лысине. – Молодец, парень, так держать. Гляди-ка, за сегодня почти целый вагон намёл!
– Стараюсь, мастер Банджи, – усмехнулся Коул. Банджи, один из немногих на заводе, всегда был добр к малолетним работникам, и для каждого находил хорошее слово.
– Вот и правильно, труд – первое дело! Нынче легко стало, повсюду машины всякие, а вот мы раньше… Эй, сынок! А ну, не стучи по весам, точность собьёшь! – Это Гвид высыпал мусор на весы и стукнул совком по «подносу», вытряхивая остатки стружки.
Коул поспешил отойти, не желая слушать про «раньше». Всё-таки Банджи иногда был удивительно небрежен к Правилам, вспоминая про… то, чего нет.
Наконец снаружи прозвучал гудок: тяжёлый, низкий гул поплыл над заводом. Смена закончилась, и станки один за другим останавливались, отключённые от зубчатых приводов. Мастеровые и мальчишки оживлённо потянулись на выход.
– Стоять! Куда?! – рявкнул в рупор Геруд. – Минута Верности! Всем построиться для клятвы!
Хмурясь и ворча, рабочие выстроились в неровную шеренгу. Опять… Хуже склочности и злопамятства управителя были лишь его верноподданнические чувства.
Геруд спустился с галереи по железной лесенке, прошёлся перед рабочими, как генерал перед строем солдат. Плечистый и тучный, с грозно выпирающим брюхом, затянутым в фиолетовый сюртук. Щекастая физиономия была украшена пышными усами, но при этом управитель был совершенно лыс, будто всё ушло в усы и брови.