— Не позволено, — отрезал на сей раз Коул. И вновь старик не обиделся:
— Верно, друг мой. Первый закон дороги: «Не спрашивай, куда бегу я — и не спрошу я, от кого бежишь ты». Однако, иных остановок, кроме Бомтауна, на пути нет. Могу дать совет: спрыгивать лучше в Пёсьем Яру, за водокачкой. — Бродяга подмигнул, и Коул нахмурился.
— О, простите, юноши! — понял без слов старикан. — Я ничуть не шпик и не доносчик. Но бродяжье житьё учит проницательности. Пусть в мелочах таится ядовитый змей…
— Но в них же светлый шанс порой таится! — неожиданно подхватил Рин. — И в тёмной подворотне что блестит — как знать, то блеск ножа, или монеты?
— Браво! — восхитился Баргудо. — «Алитея и Фуксин», третий акт. Смотрел эту пьесу?
— Читал, — признался Рин. Теперь он глядел без страха.
— Ну, столь культурное соседство не грех отметить! — Баргудо достал из мешка две бутылки тёмного стекла. — Настоящее пивко с Востока, не помои с пищефабрик.
— Спасибо, — Коул взял бутылку, и украдкой рассмотрел горлышко. Нет, не раскупорена: подсыпать туда старик ничего не мог.
Баргудо одним глотком осушил пол-бутылки, и довольно отдулся. Коул отпил, и передал бутылку другу. Рин ещё никогда не пробовал пива, и нашёл его отменно горьким и противным — но пригубил из вежливости.
— Вижу, вы впервые в дороге, юноши, – Баргудо вальяжно привалился к тюкам. – Дам пару советов. Катаясь в поездах, рискуете попасться: обходчики, сцепщики, охрана… Так что слушайте. Железная дорога в подчиненье у армии, и это не секрет: случись вторженье, иль иная свара — всех призовут, вплоть до весовщиков. Поэтому даже последний смазчик себя солдатом мнит. И если попадётесь — суньте им пару монет, и скажите: «В фонд ветеранов Болотной».
— Чего?
— Болотной Кампании, — объяснил Баргудо. — Войны с Железным Флотом. Каждый уважающий себя армеец жертвует её ветеранам. Так что это вроде и взятка, но по закону!
— И что же, работает?
— В основном. Конечно, если облава, или ломщиков ловят — не поможет. Но тут уж будь начеку, чтоб в птичьем щебете учуять поступь тигра. — Баргудо постоянно сбивался на какой-то высокопарный штиль. — Впрочем, их легко понять. Разве сами они не бегут?
— От чего?
— Всё просто. От чего бежит любой, кидающий монету ветерану? От совести, что гложет: он, не ты, оставил ноги на полях сражений, — Баргудо приподнялся. — Кстати, советую взглянуть: грядёт интересное зрелище!
Поезд нёсся мимо высоких каменных опор вдоль путей. Каждая в виде буквы «Л», а на верхушке целый блок вращающихся колёс и шкивов, малых и больших. Меж опорами было протянуто множество тросов, и все они дрожали и гудели на ветру, протягиваясь меж колёсами. И гул всё нарастал.
— Это же… — начал Коул, и в этот миг горный склон сошёл на нет, и перед ними раскинулся простор. И ветер ворвался в вагон, закружил соломинки с пола.
— Да! — Баргудо пришлось перекрикивать вой ветра. — Ревущая Долина!
Поезд мчался по краю огромной горной ложбины, укутанной вечерними тенями. На склонах высились ряды мачт с громадными трёхлопастными ветряками, и все они вращались. От мельтешения крыльев у Коула на миг зарябило в глазах.
Немалую часть Циферблата занимали горные массивы. Порой расположение гор создавало «ветродуи» — долины, где северные ветра находили прямую дорогу, и дули непрерывно и мощно. Именно там строились ветростанции для получения механической энергии, питавшей города и заводы.
От каждой мачты расходились тросы к системам блоков. Ремни, тросы и цепи опутывали всю долину невероятно сложной, точно рассчитанной паутиной, стягивающейся пучками к начальным опорам. Здесь был исток Магистрали, реки механической энергии, текущей через цепь башен в Анкервилл. К подножиям мачт лепились скопления бараков и лачуг, по эстакадам сновали юркие вагонетки.
И над всем этим разносился яростный вой ветра, пойманного в ловушку лопастей.
Зрелище потрясло и заворожило Коула, будто стая птиц или бабочек. Его взгляд зацепился за неподвижный участок — целый ряд ветряков застыл и не вращался. Это привлекало, как пятно спокойствия от разлитого масла на ряби волн... Но тут горный отрог заслонил от них Долину, и отсёк шум ветра.
— «И в сей долине был великий бой», — нарушил молчание Баргудо, — «и смерть богатую снискала жатву. Куда ни глянь, биенье птичьих крыл — то вороньё на пиршество слетелось».