На платформах толпились люди, разбившись на стайки по цвету значков. (Коул про себя решил, что для бомтаунцев это уже некий инстинкт). И все дружно игнорировали пару «бесцветных» мальчишек, да и Коул с Рином на них не смотрели.
Куда интересней было разглядывать станцию, освещённую фонарями на раздвоенных столбах. В конце зала на постаменте высилась посеребрённая статуя, и свет отражался бликами в металле. Статуя изображала человека в пальто, с худым, горбоносым лицом и моноклем в глазу; усы его были закручены кверху, а волосы зачёсаны назад. Человек держал на отлёте лист бумаги, словно разглядывал чертёж или декламировал стих. На постаменте было высечено всего одно слово:
«МУЛЕР»
Лампы озаряли мозаику на сводах потолка, изображавшую сражение. Коул с содроганием рассмотрел фигуру в латах, с белым, красноглазым профилем — Эрцлав Батори, «Палач Севера»: вскинув меч, он посылал в атаку солдат с винтовками наперевес, навстречу выдвигающимся из тьмы чёрным кораблям… А чуть позади наместника был изображён всё тот же Мулер, властно простерший руку – и за ним шли рабочие, взмахивали молотами и клали рельсы.
— Важный шиш, видать, этот Мулер, — шепнул Коул Рину. Двое господ с жёлтыми значками, услышав, взглянули на них с надменным презрением. Но тут станцию огласила трель звонка, народ зашевелился и потянулся к одной из труб.
— Ну, чего встали? — Коула задел плечом грузный, бородатый мужик в рабочей спецовке и каске, с чемоданчиком для инструментов в руке. — Приезжие, что ли? — тоном ниже уточнил он. — Капсулопоезд прибыл, айда на посадку!
— Да! — спохватился Рин, разглядев на трубе стрелку с названиями станций.
Техник открутил вентиль, открыл дверь и запускал внутрь по одному. Войдя, Коул и Рин очутились в необычном помещении со скруглёнными стенами и потолком, без единого угла — и без окон. Почти всё пространство занимали ряды кресел из гнутого металла, с цветными полосами на спинках: ребята поняли всё без слов, и сели на места для «бесцветных» в конце вагона.
Кондуктор захлопнул внутреннюю дверь и закрутил вентиль, отрезав шум станции. Стало тихо; потом последовал толчок, уши слегка заложило, и появилось ощущение бесшумного движения — Коул почувствовал себя неуютно.
— Мы что, уже едем? — шепнул Рин.
— Уже, малец, — подтвердил сосед, тот самый работяга в каске. У него на спецовке тоже не было значка, и к мальчишкам он обращался свободно. — Никогда раньше не катались?
— Нет, — признался Коул. — А чего тут окон нету? Как в консервной банке!
— Для герметичности, — охотно пояснил рабочий. — Вакуум же!
— Что?
— Ну, а ты не знал? — Похоже, ремонтник был рад поболтать. — Это ж пневматическое метро. Трубы через весь город тянутся, и все шлюзами поделены. Из туннеля между станциями воздух откачивается, потом шлюз открывают — и давление воздуха нас по трубе гонит! Как послание в пневмопочте, усёк? Потому и «капсулопоезда»!
— То есть, снаружи воздуха нет? — У Коула мурашки побежали по спине, а клаустрофобия подступила ещё сильнее.
— Вот именно, чтоб сопротивления не создавать. Всё точнёхонько рассчитано. По всей длине тоннелей компрессорные станции, джуммы день-деньской валы крутят. Змейский хвост, подключи к ним помпы, да протяни трубы — мощности хватило бы все болота осушить, да на юг в пустыню перекачать! — Он гоготнул над собственной шуткой.
— Значит, если вдруг где-то в вагоне слабина будет…
— Нам хана, — жизнерадостно подтвердил рабочий. — Десять секунд в вакууме, и смерть. Хороши будем — все красные, раздутые, как помидоры! — Он выждал, пока на лицах мальчишек не проступит смятение, и рассмеялся. — Да шучу, шучу! Во-первых, если даже течь и будет, воздух весь уйти не успеет — да и в стенах аварийные баки со сжатым воздухом встроены. А во-вторых, если давление начнёт падать, сразу заметим, — он указал на кондуктора, не сводящего глаз с манометров сбоку от двери. — Всё продумано, не дураки строили, чай!