— «Дориан Грей» — мюзикл? Папа был бы в шоке, — Мир усмехнулся, пытаясь представить себе эту постановку. — Но это должно быть интересно. Отец учил меня вокалу. Вот только умение петь не означает, что я это смогу. У меня не самый сильный голос. Хотя… Это ведь только кастинг, — Мир прикрыл глаза, пытаясь представить себе будущую постановку. Выходило что-то действительно грандиозное. Яркое, динамичное. А еще было интересно, как режиссер обыграет душевные терзания героя. — Когда? — ресницы взметнулись вверх. — И какая роль предназначена для тебя? Хотя из тебя бы вышел хороший лорд Генри.
— Не в бровь, а в глаз, — усмехнулся Петр. — Именно лорда Генри я и буду играть. Кастинг в эту среду. Что до шока, то я тебя умоляю, твой папа и так всех огорошил, когда из классического произведения авангард сделал, который до сих пор аншлаги собирает. Зря, что ли, народного получил.
— Я в курсе, — Мир рассеянно накручивал на палец прядь волос. — Сколько еще человек участвует в кастинге? — почему-то сомнений в том, что он придет на эти пробы, у него даже не возникало. Хотя, если судить по описанию Петра, именно актерские способности ему там понадобятся меньше всего. Язык тела и вокал. С первым у него никогда не было проблем, а второе… Отец был хорошим учителем. Настолько, что ему даже удалось немного расширить диапазон, и теперь Мир не стеснялся, как когда-то, прилюдно петь караоке, но мюзикл — это нечто иное.
— Из тех, кого отец отобрал для предварительного просмотра — двести. Есть и самонадеянный молодняк, есть и мастодонты. Но ни одного с тобой сравнить нельзя. — Петр рассеянно поковырял десертной вилочкой свой чизкейк, съел всю творожную прослойку и со вздохом отодвинул нежный песочный корж, пропитанный каким-то сиропом. — Я хочу, чтобы ты играл в этом мюзикле, Мир.
Петр бросил на стол деньги. Сумма была более чем достаточной, чтобы заплатить за заказ. Ожидать сдачи он явно не собирался.
Страхов поднял на Мира тяжелый взгляд абсолютно черных в этот миг глаз и вдруг улыбнулся. Жарко. Почти что гОлодно. Так, что все внутри скручивало в тугой узел не то восторга, не то ужаса.
— В общем, буду тебя ждать, — он плавно поднялся из-за стола и вышел. По-английски. Не попрощавшись.
Мир только фыркнул ему вслед. А уже через два дня подпирал стенку коридора рядом с дверью в зал, в котором проходил кастинг. Петр должен был подойти через пару минут и объяснить, что здесь вообще творится и что нужно делать ему, Миру.
А эти два дня были на удивление… волнительными. Мир с трудом представлял себя на месте Дориана, несмотря на все заявления Петра. Может, именно поэтому так пока ничего и не сказал Максу ни о пробах, ни о своем в них участии. Ну и где этот знойный мен, как иногда называл Петра Макс?
«Знойный мен» появился внезапно, потянул его за руку, заставив отлипнуть от стены, и поволок в зал. Правда, не в тот, где в данный конкретный момент лихо отплясывала под незнакомую музыку группа блондинов, брюнетов, шатенов и даже крашенных, пытаясь угодить хореографу. В другой, находившийся чуть дальше, за углом.
— Думаю, папочка учил тебя петь. И в стиле бродвейских постановок тоже, — выглядел он просто потрясающе. И явно не для кастинга. Джинсы с шоколадного цвета вставками на передних и задних карманах и в тон водолазка, приятно оттеняющая цвет его глаз. — Я не сомневаюсь, что ты идеально чувствуешь ритм, что сможешь и танцевать и петь одновременно. Но петь все же нужнее. Петь и играть. Танцы для тебя здесь на третьем месте…
Не зал, и даже не гримерка. Странный предбанник с дверью, запертой на навесной замок и еще одной, через которую они вошли. Петр достал из кармана тоненькую пластинку плеера, наушники и, выбрав в листе какую-то композицию, включил ее, сунув плеер в карман Миру.
— Слушай внимательно, — шепнул он, прижавшись грудью к спине Мира. — Это тема Дориана. — Дыхание мягко коснулось обнаженной шеи. Дыхание или губы? — Это то, что твой отец изображал как полное падение Дориана. Все его грехи, все его страсти, все самое темное, что прорвалось вовне, когда мистер Дориан Грей осознал всю безнаказанность того, что он творит…
Дыхание от близости, такой странной, неправильной близости Петра сорвалось лишь на мгновение. А потом хоть и знакомая, но все равно дикая, дерганная, ломанная музыка захватила его полностью. И перед глазами встали кадры из отцовской постановки. Еще той, где Дориана играл он сам. Необузданная какофония звуков, эмоций, темных, грязных страстей. Мир дослушал ее до конца, впитал. И когда отзвучала последняя нота, медленно снял наушники. Петр обнимал его, обнимал крепко, сильно, но желания отстраниться, отодвинуться даже не возникло. Может, потому, что эти объятия были такими же неправильными, как эта музыка? Странная гармония не вызывала протеста. Лишь желание вжаться в Петра, своего лорда Генри, еще сильнее.
— Что это значит, Страх? — голос даже ему показался странным. Слишком глубокий для него. Холодный. Искрящийся. Слишком… чужой.
— Все просто, Мир, — голос Петра отличался от обычных его обертонов так же сильно, как и голос Бикбаева от обычно мягких теплых ноток. Словно, как и в Ратмире, в нем заговорил кто-то другой. Лорд Генри. Лорд Генри объяснял своему любимому мальчику, что с ним происходит на самом деле.
Сильные теплые ладони погладили плоский подтянутый живот Мира, а потом Петр резко развернул его лицом к себе.
— Я хочу тебя. На сцене. Рядом с собой. И скажи, что тебе не хочется быть со мной там.
Мир сморгнул, словно сбрасывая с себя странное наваждение музыки.
— Ты не ответил на мой вопрос. Почему Я? И можешь не упоминать про наше пари с переодеванием. Страх… — он чуть подался к нему, заглядывая в скрытые в тени глаза. — Ты изменился…
— Я ответил на твой вопрос, Мир. Потому что я хочу, чтобы эту роль играл именно ты. Потому что хочу именно тебя.
Петр накрыл его губы своими. Бесконечно жадно, властно, точно утверждая, подчиняя себе. Нежность осталась в том, давно минувшем дне, десять лет назад. Нежность и некая робость, неуверенность в том, что ответит, страх, что оттолкнет. Сейчас они оба уже давно не те мальчишки, которые отчаянно спорили и страшно ревновали третьего. Да и был ли этот самый третий сейчас между ними? Нет. Сейчас между ними не было никого.
Изменился… Перестал смотреть глазами побитой собаки вслед уходящему Максу. Заставил себя забыть. И в конечном итоге — забыл. Позволил себе просто быть, наслаждаться собственной властью над окружающими. В этом они с Миром так похожи. Достаточно короткого или более долгого взгляда, достаточно задумчивой улыбки, улыбки чуть проказливой, улыбки с той самой чертовщинкой, и любая женщина растает, и сделает все, что только не пожелаешь.
Сколько же их было? Так ли важно? Главное, они помогли переболеть теплой улыбкой, пронзительными голубыми глазами и совершенно волшебным голосом. И он перестал выискивать в толпе слегка прихрамывающую фигуру.
— Хватит! — Мир оттолкнул его от себя почти грубо. Вскинул взгляд мгновенно потемневших, ставших мятежными глаз. Неосознанно провел языком по губам, а потом закусил нижнюю. — Ты знаешь, как я ненавижу, когда мною играют. И если ты сейчас решил поиграть…
— Хотя бы раз, — Петр отстранился, но потом провел кончиками пальцев по его губам. — Хотя бы один раз я тебе солгал? Или может быть использовал? Нет, я говорил тебе правду всегда и всегда был с тобой честен. Так что повторяю третий и последний раз для тех, кто по каким-то причинам продолжает упираться, как баран. Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты играл со мной в этом мюзикле. И я хочу тебя.
Он сделал полшага вперед, аккуратно прихватил зубами покрасневшую губу Мира, легонько лизнул и отпустил.
— Пять минут, — сказал он, прежде чем прикрыть за собой дверь. — Пять минут до следующей группы. Тебе решать.