— Это твой парень, ты за него отвечаешь. А я человек чужой, предложили денег — согласился.
И в чём-то был прав. Когда у тебя в доме жирный крот, нечего обижаться на пришлых крыс. Сто двенадцатый, совсем новенький поставщик, отговорился незнанием правил. Думал, так и надо, когда тебе снижают цену, а в акте рисуют лишнюю тонну. После эмоциональной лекции Гара о том, что выгоднее получать честную цену за честный тоннаж, клиент всё осознал и пообещал работать напрямую с начальником отдела закупок «Нордекса». То есть с Иваном. Утром Иван созванивался по делам с Князевой, она сказала, что приказ о его повышении ждёт визы. Быстрая карьера — можно сказать, через постель начальника. Память услужливо нарисовала начальника в постели. Так бы и любоваться им. Трахать его, заботиться о нём. На обратном пути в Питер Иван включил подогрев Сашиного сидения. Тот подозрительно покосился, но смолчал. Пригрелся и заснул, свесив голову. Снова пришлось цеплять ему на шею надувную спасательную подушку.
В Петербурге шла погрузка материала на пароход. Закупки не производились, менеджеры получили отгулы на неделю. Саша не общался с Петренко, отложив разговор до окончания погрузки: нужно было узнать точную сумму ущерба. Иван, получивший внезапную свободу, планировал заняться обустройством квартиры: купить, наконец, бытовую технику и недостающую мебель. И он даже приобрёл массивный круглый стол для кухни, но на этом его покупательский энтузиазм иссяк. Иван приезжал в офис и погружался в новую работу, которую считал срочной и важной — анализ клиентов, сверка задолженностей.
Отношения с Сашей не изменились. Они не обсуждали тот случай и оба вели себя как ни в чём не бывало. Почти каждый день Саша приглашал Ивана пообедать в ресторан или в какое-нибудь неприметное подвальное заведение. Каждый раз в другое, будто хотел показать как можно больше интересных мест. Иногда к ним присоединялись Князева или Дик, или оба сразу, но чаще обедали вдвоём. Много разговаривали. Иван рассказывал об Архангельске и Белом море, Саша — о ремонте новой квартиры и Сан Саныче, который заканчивал первый класс и мечтал поехать в отпуск с отцом. Однажды Саша спросил:
— Что бы ты выбрал: любить самому или быть любимым?
— Любить самому, — без раздумий ответил Иван. — А ты?
— А я — быть любимым. Сан Саныч так любит меня, что я всё для него сделаю — лишь бы не потерять его любовь. Понимаешь?
— А самому любить не хочется?
— Не знаю. Я, наверное, не любил никогда. Мне очень нужно, чтобы меня любили — только тогда я что-то чувствую. Наташа меня раньше любила, и это делало мою жизнь… терпимой… А потом я стал для неё говнюком. Мне очень не хватает ощущения, что меня любят, что я кому-то нужен.
И Саша вопросительно смотрел на Ивана, а тот опускал глаза и закрывался бокалом с водой. У него подрагивали руки, на языке крутилось признание, а Саша молчал и ждал, словно давая время сформулировать. Хотя что там формулировать? Я люблю тебя. Я люблю тебя от начала и до конца. Я хочу быть с тобой. Ты — лучшее, что есть в этом мире. Но Иван ничего не говорил — ему казалось, это будет жалко и неуместно. Хотелось получить хоть крошечное подтверждение, что Саша и сам заинтересован в нём — и не только как потребитель любви и восхищения. Заинтересован, как мужчина. Учитывая, что Саша не имел раньше однополых связей, Иван опасался, что никогда не получит такого подтверждения. Переспать с парнем, когда тебя в четвёртый раз бросила жена — это не значит стать геем, это значит упасть на дно отчаяния. Это протест против святости брачных уз, демонстрация личной свободы и весёлое балаганное шествие со связкой голубых шариков. Как бы там ни было, Иван не спешил объясняться в любви. Балаган — это без него.
За день до окончания погрузки Иван обнаружил, что сорок второму был выдан аванс в счёт будущих поставок. Саша разрешал выдавать клиентам небольшие краткосрочные авансы, и менеджеры этим пользовались. Проблема в том, что Иван точно знал: сорок второй не берёт деньги вперёд. Тут же набрал Андрея Михайловича, задал вопрос и получил ответ, в правдивости которого не сомневался:
— Ваня, конечно, я не брал! Я беру оплату только по факту. А что, кто-то повесил на меня аванс? Ты уж разберись там. У нас такая жара, плюс двадцать один сегодня. Приезжайте ко мне на майские, отдохнём, попаримся, водки выпьем.
Иван попрощался с гостеприимным поставщиком и задумался, сколько ещё приписок обнаружится в отчётах Петренко, если проверить их тщательно? Пошёл к Гару. Князева сказала, что тот, скорее всего, в бильярдном клубе на цокольном этаже. Спустился в клуб. Увидел Сашу, одиноко гоняющего шары по зелёному сукну.
— Саш, нужно поговорить.
— Конечно. Разве ж ты придёшь ко мне без дела?
Иван обошёл стол, чтобы видеть лицо Саши:
— Ты о чём?
— Бросил меня, забыл совсем.
Когда на Гара нападало такое настроение, проще было прямо спросить:
— Давай без всякого бреда. Чего ты хочешь?
— Хм, может быть, я хочу, чтобы ты… — Саша вздохнул и красноречиво повозил рукой по кию, лаская синюю наклейку на конце, — чтобы ты сделал мне…
И замолчал. Иван не любил двусмысленностей и пошлостей. И не любил, когда Гар принимался манипулировать им. А то, что происходило сейчас, очень смахивало на манипуляцию.
— С удовольствием сделаю. Но ты первый.
— Рехнулся?! Это же ты — гей.
— А ты типа нет? Кого я трахал в прошлую субботу?
— Да мне даже не понравилось!
— Да ты весь обкончался!
Саша заткнулся. Раздражённо провёл мелком по наклейке и резко двинул по шару. Тот позорно подпрыгнул, громко ударился о бортик и улетел куда-то за пределы освещённого круга. Саша выругался, а Иван вышел из бильярдной. Отправился рыться в отчётах менеджеров.
Ближе к вечеру позвонила Князева, сказала, что Гар ждёт в своём кабинете. Он и правда ждал, расслабленно восседая в кресле и покачивая бокал с коньяком:
— Закрой дверь на ключ и подойди ко мне.
Ну просто принц минета на троне. Иван возмутился:
— Да иди ты! — и попытался выйти из кабинета.
Гар подскочил и захлопнул дверь, проворачивая защёлку замка:
— Я же серьёзно. Я подумал над твоими словами. Ты прав.
— В чём я прав?
— Во всём ты прав, пойдём, позволь мне. Ты же хочешь? Скажи, что хочешь. Иначе какой во всём этом смысл?
Саша прислонил Ивана к краю стола, а сам плюхнулся в кресло и начал расстёгивать ремень. Иван не помогал — ему хотелось быть пассивным. Принимать неумелые, но не лишённые вдохновения ласки. Смотреть, как губы чересчур тщательно оберегают от зубов, хотя это и не нужно совсем. Чувствовать напряжение непривыкшего горла и опять наблюдать мокрые ресницы. И улетать от острого удовольствия и осознания того, что вот оно — подтверждение Сашиного интереса. Хотя бы сексуального. Иван вовремя предупредил, но Саша не отстранился — и переоценил свои возможности. Почувствовав во рту интенсивный чужой вкус, Саша скривился и сплюнул в недопитый бокал. Схватив бутылку и прополоскав рот тридцатилетним коньяком, сплюнул ещё раз. Выглядел озадаченным и виноватым одновременно. Наверное, был уверен, что сможет проглотить. Иван поинтересовался:
— Что, опять не понравилось?
Саша посжимал губы, проверяя их невредимость, и отрицательно покачал головой. Выглядел сногсшибательно. Иван вытащил его из кресла, хотел поцеловать, но Саша снова повторил гадкий трюк с отворачиванием. Как будто поцелуй интимнее секса. В этот раз Иван не позволил увернуться: ухватил за затылок, властно притянул к себе. Целовал долго и жадно, не жалея растерзанные губы и не в силах оторваться. Первый поцелуй. Саша уже и не протестовал, прильнул жарко. Только требовательно давил на плечи. Иван медлил и дразнил, наказывая за отрицательное качание головой. За наглую ложь. Если бы не понравилось — не красовался бы такой очевидный бугор в штанах. И только когда Саша простонал: «Ну, Ва-а-аня», Иван опустился на колено и отсосал так нежно и сладко, будто от этого его жизнь зависела.