- Сначала ответь.
Уступка. Я выпью, но ты расскажешь. Или тяну время. Надеялась, что второе.
- Пей. – Он уселся сбоку через два стула. Достаточно далеко, чтобы я не подавилась, но слишком близко, чтобы не дотянуться. Мирак не делал вид, что мы друзья, любовники или, хотя бы, что я гостья. Ко мне относились так, как могут относиться к важным пленным.
Я взяла пиалу в руки. Черепок грел руки, но обжигал мысли. Рука дрогнула в который раз. Чай выплеснулся на стол. Мирак поморщился, но не бросился ворчать и убирать, как это делал раньше. Не такой уж фанатичный чистоплюй. Часть дешевого представления? Второй раз моя рука дрогнула уже у самих губ. Руки упали, а пиала покатилась, расплескивая ароматную жидкость по всему полу. Я любила сладкий чай. Интересно, насколько потом будет липким пол и сколько приползет сюда насекомых?
Пожала плечами. Глядя куда-то в сторону.
- Прости. Руки не слушаются.
Это было правдой, руки не слушались. Но выпить я могла. Если бы хотела. Можно было бы наклониться ближе к столу, попросить ложечку, соломку, попросить помощи, в конце концов. Можно было. Но дрогнувшие руки и приказ все решили за меня. Идея родилась в процессе «случайности».
Его голос был тих, а взгляд буравил меня.
- Ты понимаешь, что я могу заставить тебя вылизать этот пол?
Я подняла глаза и улыбнулась. Война, так война.
- Давай.
Его руки медленно с противным царапающим звуком скользнули со стола.
- Встань! – Голос будто из трубы. Давление. На виски. На руки. Он ломал мою защиту как ломают дети игрушки. Я закричала. Откуда-то появились силы. Там, на земле, мне бы сказали, что это адреналин, страх, состояние аффекта. Но мы были не на земле. И сейчас это было не важно. Я кричала и земля дрожала. Мирак перехватил мои руки, но я все равно поднялась на ноги. Стол отлетел не по моему желанию, это сделал Мирак. А я кричала и огонь выплескивался из меня, а тьма, его тьма, разрывала меня изнутри. Еще одна вспышка боли и вновь я видела себя со стороны.
- Ты не убьешь меня, - сказала ему я. Вторая я. – Но я убью тебя.
- Не убьешь, я сильнее. И я тебя не убью. Ты равная, ты моя, ты – я, а я – ты! Обещанная!
Любимым не причиняют боль. И любимых не мучат. Я думала, что я ему нравлюсь? А кто сказал, что Ганнибалу Лектору не нравились его жертвы?
- Отпусти!
Но в этот раз меня только крепче перехватили, заворачивая мои руки мне за спину.
- Хватит! – Давление на меня усилилось. Но в этот раз я не упала, не уснула, не сдалась. Я продолжала бороться до тех пор, пока не услышала крик. Крик Влада.
- Юля!
Я забыла как дышать, а огонь спал. И тьма все же поглотила меня, разрывая на части, сливая в единое нечто, что мной было, но было лишено воли, желания, силы. Не было меня. Я, та я, что покинула тело, ушла, побежала, взлетела птицей над небом и исчезла.
Мирак подхватил меня и унес в спальню. Я все чувствовала, но уже ничего не могла сделать. Лишь думала об одном. О крике Влада. Он искал меня. Он искал, он зовет. Я ему нужна.
Мне закрыли глаза и ушли. Не укрыв, не подоткнув одеяло, как это делают с теми, о ком заботятся. Меня оставили как оставляют мертвых, хотя тело мое и дышало. И та я, что покинула тело, что это было? Сила? Магия, которой по-прежнему тут не существовало? Или это душа? Грудь мерно вздымалась, отвергая то, что душа покинула меня. Но что я знаю о душе. Что может человек знать о душе, если все, кто мог бы знать мертвы? Но я дышала. И чувствовала ту себя. Чувствовала, что она все дальше и дальше. И Мирак ее не получит. Не найдет, как не будет пытаться. А она, она найдет Влада. И я, это еще не конец, я не сдамся. Я убью мрак. Не сегодня. Но убью. К черту силу воли, я упрямая и я смогу!
Глава 37
Глава 37
И когда друг друга проклинали
В страсти, раскаленной добела,
Оба мы еще не понимали,
Как земля для двух людей мала.
Анна Андреевна Ахматова
Меня не кормили с ложечки, не носили больше на руках. Моим телом управляли как управляют персонажем игры или марионеткой в театре. Большая часть времени проходила в одиночестве и тишине. Помыкали мной только, когда приходило время поесть или сходить в туалет. О том, что делала я это в присутствии своего пленрителя ни думать, ни вспоминать не хотелось. Ненависть, истинная, не та, которая принимается девочками за «я его люблю, но ненавижу» изводила меня изнутри. Впервые в жизни я испытывала желание убить. Уничтожить.