— У меня нет денег! — прорычал Енька. — Ни медяка! Думаешь, я в состоянии…
— Какие деньги? — начал раздражаться ассаец. — Оплатили сполна, еще пятнадцать лет назад!
Енька смотрел и дышал. И никак не мог понять.
Серьезно? Уалл хочет с ним?! Уалл?!
Он все еще был уличным мальчишкой. Голодранцем. Слугой. Выдернули за шиворот из привычного мира…
Аллан де Броз был дорном. От рождения. Мерим тоже. А он?
Жизнь всегда проходила так далеко от этой черты…
Вспомнился Бугхтуз. В Городее сквайр иногда принимал прошения. Раз в месяц. В городскую ратушу прибывал дворецкий из имения и начинал прием — а на площади собирался народ со всего уезда. Длинная очередь, аккуратные листочки в пальцах, с усердно выведенными буквами, узелки с подношениями…
— Я всю жизнь их боялся, понимаешь? — почти всхлипнул мальчишка, чуть слышно. — Всех. Сквайров, дорнов… Они живут где-то там, далеко. А великий князь… — тяжело вздохнул, — это бог…
В Берлице возвышался замок. Большой, высокий, красивый, с длинным мостом через речку. Туда съезжались господа со всех окружных земель. Он никогда не видел князя — великому не до судеб жалких мелких людей…
Горец молчал.
— И что дальше? — спросил Енька. — Заявиться в Дарт-холл и сказать: 'Здрасьте?' Всем-всем? Да еще… — хмуро оглядел себя, — бабой? Что дальше?
Уалл не ответил.
— Слышал, что в Аллае сейчас не сладко? — продолжал развивать перспективу бывший мальчишка. — Говорят, княжне не было дела до земель и при жизни. А как почила — вообще не управлялись… — грустно усмехнулся в пол. — Видел раньше аллайских крестьян, на рынке, — чуть помолчал и не выдержал. — Что ты молчишь?
Ассаец вздохнул и нехотя поднялся, нащупывая свои костыли. Выпрямился и флегматично смерил Еньку с головы до ног:
— Получают те, кто делают шаги. А не сидят и ноют о своей нелегкой бабьей доле… — укоризненно покачал головой. — В Дарт-холле наверняка уже знают, что королева назначила наследницей никому не известную деву. Думаешь, ждут от тебя многого?
— Так ты Аллай предлагаешь? — не выдержал Енька.
Уалл покачал головой:
— Восстанови мою честь, ладно? А куда ехать… — пожал плечами, — не мне решать.
Через две недели Енька решился. Не выдержал. Еще чуть, и начал бы биться головой, в четырех стенах. Все организовал, естественно, Уалл — бывшего мальчишку не заставил бы высунуть нос и всемирный потоп. Кроме как чтобы со скоростью быстроногого жеребца покинуть крепость. Договорился с комендантом — начальник Уммского Глаза с удовольствием выделил двух превосходных верховых лошадей и все необходимое для дороги.
Наотрез отказался от довольно привлекательного дорожного платья, чем расстроил женскую половину Ясиндола, и неожиданно запросил доспехи.
— Что-о? — подумал, что ослышался, ассаец. — В железе? Шестьдесят фунтов? Копчик не осыплется?
Интендантская служба сбилась с ног, перерывая запасники, у Енькиной комнаты не переставали громыхать сапоги. Нашли самый малоразмерный кожаный поддоспешник. Добавили боевые наплечники, наручи и краги арбалетчика, широкий многослойный ремень и верховые сапоги — получился неказистый боец непонятного назначения. Похоже облачался разбойничий сброд в ельских лесах. Широкий плащ с капюшоном довершил нелепый наряд — Уалл вздохнул: 'Кого он хочет обмануть?' — и махнул рукой.
Волосы Енька все-таки, поддавшись уговорам, не обрезал, спрятал под кожаный салад. В Семимирье брили головы изменившим женам…
— Пушаль не повяжешь?
Скрипнул зубами. Пушаль — что-то вроде специального широкого платка, которым женщины обвязывались вокруг бедер, если судьба заставляла одеть доспехи, охотничий костюм или еще какую одежду, напоминающую мужскую. Дабы подчеркнуть фигуру и выделить пол. Воины из женщин такие себе, но защиту никто не отменял — в столице у именитых оружейников можно даже приобрести изящные женские латы. А у королевы, говорят, в охране дворца служили тренированные лучницы…
К ужасу мальчишки, провожала вся крепость. Офицеры и женщины столпились у ворот, солдаты высыпали на стены — цокот копыт гулко отражался от гордых стен. Уалл от природы невозмутим как олень, а Енька малодушно скрылся под капюшоном.
Когда над головой проплыла арка въездных ворот — сзади догнал нарастающий дружный лязг клинков. Ясиндол прощался, как с воином.
Ты навсегда останешься в памяти, оплот мужества и… вывернутого мозга.
За ущельем задержались на взгорке — за горизонт петляли дороги. К горлу подступила горечь — мать, сестра… Может, не заметят? Не догадаются? Если на час-два, и не раздеваться? Оглянулся на ассайца — тот отрицательно покачал головой. Вобла.