Откуда приходят беды? Капитан знал, что нельзя отпускать беглецов, но… как удержать? Силой?
К вечеру вышли к заросшим полынью холмам степи, и Шульга сразу обнаружил следы патрулей. Сдали назад, и с десяток миль двигались вдоль опушки, прячась в листве. Мимо несколько раз проскакали тройки военных в латах, внимательно оглядывая опушку — ищут, твари. Не успокоятся.
Отошли еще дальше в лес, и изобразили дугу на карте, с полсотни миль ближе к веролицкой зыби. Места трудные, но лучше, чем смерть.
А потом ветер донес лай собак… То, чего опасались больше всего, прислушиваясь в дороге. И все сразу вдруг осознали, что это конец…
Еще не сдавались, уходя все дальше и дальше, в глубину дебрей — лай преследовал по пятам. Пробовали снова прорваться к болотам, но путь уже наглухо перекрыт. Их умно и методично выдавливали к степи…
Снова дорога всю ночь — Енька от тряски терял сознание. К утру лай уже слышался и слева, и справа. К обеду зажали со всех сторон, и в поле зрения появились железные шеренги, с выставленными копьями…
Финиш.
Вперед на лошади выехал офицер:
— Рабы — на колени, — голос привык приказывать. — Господа де Ярды — вперед, показать руки.
Бойцы выхватили клинки и с шумом бросились в бой — пытались геройски умереть на поле брани. Но опытные армейцы просто задавили железной массой и уложили в траву.
Конец.
Долгого изматывающего пути.
Надежд на будущее.
Енька не видел бесславного финиша, валяясь в носилках без памяти.
Телегу немилосердно трясло. Пришел в себя уже в клетке, пристегнутый кандалами к решетке. Зазвенел цепью и вскинулся, испуганно оглядываясь…
Мрачная картина. Длинный обоз, с клетками, по бокам плотная шеренге армейцев на лошадях, в железных кирасах. В клетях рабов не продохнуть, набиты чуть ли не на головы друг другу. У них, из уважения к статусу — только де Ярды. Потерянно уставилась в пол Ивейла, Беатрис обняла свободной рукой дочку, поблескивая мокрыми щеками. Паддис мрачно смотрит куда-то в сторону. У матери и Добрахха закрыты глаза. Все покачиваются, позвякивая цепями…
Понятно. Вопросов нет. Енька закрыл глаза…
Удивлен?
Нет, но… надежда, все-таки, была.
Конец.
Тряслись весь день, к ночи прибыли в Дригборт, небольшое поселение по дороге к Абстре. Пить и есть не давали…
— Твари! — не выдержала хозяйка, презрительно глядя на солдат. — Дайте напиться ребенку!
Пара бойцов переглянулась и исчезла. Через минуту клетку облепило человек десять зрителей, и сквозь прутья просунулась миска для собак, привязанная к палке, полная мутной жижи…
Девочка гордо отвернулась. Зрелища не получилось.
— Что происходит? — в поле зрения появился офицер, разглядывая непонятное столпотворение.
Твари мгновенно рассосались, миска с палкой упала на пол.
— Гвардалей, пить пленникам, — хмуро приказал лейтенант, догадавшись о причине. Потом вздохнул, и вытянул через решетку гнусное устройство:
— Простите чернь, господа. Никакого уважения.
Еще через минуту боец принес полное ведро чистой воды с половником, распахнул дверь и позволил всем напиться. И то слава богам…
Это был последний раз, когда им дали воду. На следующий день требование уже не возымело успеха.
— Не унижайтесь, — глухо попросил Добрахх. — Приговоренным не принято давать пищу и воду.
Енька стиснул зубы. Что-то об этом слышал, давно. Во-первых, во избежание отвратительного запаха из желудка при казни. Во-вторых — меньше мороки с походами в уборные…
Надо просто дождаться конца.
До Астра добирались еще два дня. Енька ослабел, обессиленно повиснув на цепях — в клети никто не разговаривал. Губы потрескались, горло пересохло. Все молчали, с закрытыми глазами, только Беатрис постоянно трясло, как от холода. Маленькая Грация тоже молчала, прижимаясь к маме, изредка поднимая голову и удивленно оглядываясь на остальных — ребенок все никак не мог поверить…
У самой столицы вдоль дороги встретили кресты. Высокие, просмоленные, пугая страшными абрисами на фоне солнца…
— Раз, два, три, четыре… — начала девочка.
— Не считай, радость моя, — остановила старшая леди, невыразимо глядя на малышку. — Двести сорок два. Они никогда не ошибаются.
Абстра впечатляла. Пограничный город, на самой границе — от улланских степей закрывала высокая городская стена сорока ярдов высотой. Две громоздкие квадратные башни, оббитые железом въездные ворота, три центурии регулярных войск. Вся сила имперской границы, потрясая железным кулаком…