Зато закончатся все волнения.
— Тетя Тали, — сбоку прижалось маленькое тельце. — Ты завтра всех разберешь ведь, правда?
Кажется, после бешенной ночи в храме у ребенка стойкое убеждение, что Енька может все. Вообще. Взять меч, и перебить три центурии…
— Прости, зайка, — мягко погладил по маленькой головке.
— Зачем? — улыбнулся малышке Добрахх. — Пусть живут, в этом страшном мире! — подмигнул. — А мы лучше в сады Аваатры! Знаешь, как там поют птицы? А какой воздух, реки… — блаженно закрыл глаза и закачал головой, будто только вчера вернулся с неба.
Девочка зачарованно заслушалась, хлопая глазками и пытаясь представить это невероятное царство…
Из-за окошка доносился скрежет и стук топоров — на площади сооружали эшафот.
Часы потекли за часами — кроме малышки, никого не брал ни сон, ни даже легкая дрема. Все больше частью молчали, капитан постоянно успокаивающе поглаживал по плечам, а Енька обнимал тихо посапывающую малышку. Беатрис тоже на груди у Паддиса, бросала горькие взгляды на дочку. Леди Юльана читала письмо, в слабом свете у окошка, бумага заметно подрагивала в руке.
— Дедушка от нас отказался? — тихо спросила Ивейла.
— Нет, — покачала головой мать, складывая письмо. — Просит простить, что ничего не смог сделать.
— Мир ему, — вздохнула дочь.
Хозяйка кивнула.
— Если хочешь, — ласково зашептал в ухо Добрахх. — Могу это сделать быстро и безболезненно, — показал свои широкие ладони.
— Не надо. Думаешь, если я не доресса, значит у меня не хватит сил?
— Ты сильная, — теплая рука снова погладила плечо. — Я знаю.
Часы убегали за часами. Стук топоров прекратился далеко за полночь. А потом за окном начал сереть рассвет, и город стал наполняться гулом… Резко пропели боевые горны, а затем вдруг зазвонил, наполняя тревогой, городской колокол…
Уроды. Любите помпезность. Беатрис подскочила и забегала по камере, не в силах сидеть, затем вдруг ухватилась за проем окошка и подтянулась…
— Твари!!! — заколотилась в рыданиях, упав на колени. — Какие же твари…
Паддис обнял жену, пытаясь успокоить — девушка спрятала лицо у него на груди, продолжая трястись. Енька поцеловал в макушку Грацию, мягко высвободился и тоже подошел к окошку…
На площади в рассветном сумраке чернел квадрат эшафота. Шесть плах, с громадными топорами. И седьмая совсем маленькая, с небольшим топориком…
Твари!! Грудь сдавили спазмы — закрыл глаза, стараясь взять себя в руки. Какие же твари…
— Что там? — забеспокоилась Ивейла.
— Ничего, — пожал плечами. — Эшафот как эшафот.
Колокол продолжал звонить, не переставая. Не спится, калекам, хочется побыстрее завершить процесс. На улице уже вовсю гудит толпа, доносятся выкрики. Снова запели боевые горны… За дверью нарастает суета — по стенам бегают солдаты. Максимальная защита, мать вашу…
Тревога в груди продолжала расти. Наверное, так всегда бывает, когда приближается финал. Завершение. Полный конец. Чего ты добился в этой жизни, Енька? Чего достиг? Красивой смерти?
Ивейла испуганно дышит, поглядывая на светлеющее окно, Беатрис сотрясает крупная дрожь. Паддис крепко держит жену, успокаивая и целуя в волосы. Только рука Добрахха мягкая, теплая и шершавая. Заворочалась малышка Граца, просыпаясь….
Волнение все растет. За окном совсем рассвело. А затем неожиданно, и сразу пришло завершение — донесся топот, громко загрохотал засов, и в камеру ввалилась куча народа… Финиш. Сердце остановилось. Впереди всех глава города, судя по знаку императора на груди. Даже запыхался, благородный дорн, от подъема…
Конец.
Полная тишина. Слышно, как глухо бьется сердце. Ощутимо потряхивало.
Сановник сделал глубокий вдох, выравнивая дыхание:
— Мне сказали, — внимательно оглядел всех. — Что здесь находится Эния Шрай, — маленькая пауза. — Великая Айхонская княгиня.
Слова прозвучали и упали. Понадобилась долгая секунда, чтобы до Еньки дошло, а когда дошло… Будто свалился тот колокол, наполняя звоном — в камере взметнулся саркастичный шепот. Высокий дорн снова обвел всех глазами и остановился на Еньке:
— Так?!
Енька медленно поднялся — шепот стих. Тишина.
— Нет.
— Тогда что это?!! — почти закричал вельможа, ткнув пальцем в сторону распахнутой двери. Енька проследил за пальцем — свита приглашающе расступилась… Медленно пересек каземат и вышел на крепостную стену, ухватившись за каменный зуб. И чуть не задохнулся, распахнув глаза…
Улланской степи больше не было.