Но тут Севу накрыло. Всё, чего он ждал от этого вечера, о чём мечтал, что подозревал о себе – оказалось правдой. Олеговы руки нащупали нужную точку. Два пальца умело раздвигали плоть, и их ритмичные толчки прошивали Севку сладкой дрожью. Он начал подмахивать. Мышцы распаляюще, мучительно ныли. Незнакомое жаркое чувство теснило грудь. И хотелось разрыдаться от восторга и безысходности.
- Миша, уйди, а? Пожалуйста! – Севка стал отталкивать Самсонова, пряча глаза. – Уйди, уйди, уйди!
Мишка понял, выбрался из-под него, снова отошел к окну. Севу трясло. Олег разорвал зубами упаковку «Гусарских» – со стояком у него уже была норма. Раскатал резинку по члену, придвинулся к Нечаеву:
- Теперь сам не рыпайся, замри, а то порвёшься.
Он прижался головкой ко «входу» и медленно надавил, с силой стиснув Севку за бёдра, чтобы не дать ему двинуться навстречу. Ощущения для Севы оказались слишком сильными. Даже после ухода Самсонова он не смог свести колени, ноги его подгибались, он ломался в пояснице, прижимаясь к постели грудью. Олег понял, что не удержит его в нужной позе, нажал ладонью на бедро:
- Ну-ка – на бок! – и, устроившись за Севкиной спиной, чуть приподнял сильной рукой его ногу и вошел сзади - вошел на всю длину, так, как у них не получалось до этого.
Севка шепотом взвыл.
- Больно?
- Нет! Олежка!... Лёлечка! – Нечаев бесцеремонно присвоил это Мишкино слово, и выстанывал его отчаянно и вожделенно. – Я обожаю тебя, Лёлечка! Ты – мой!
Стоящий у окна Мишка сжал кулаки. Не ревновать в эту минуту было выше его сил. Он закусил щеку изнутри и, страдая, смотрел, как энергично входит Олег в упругое, «девственное» тело. Все рефлексии для Олега были уже позади. И сейчас оставалась только простая механика, трение, задуманное природой. А против природы не попрешь. Мишка видел, что его муж завёлся и дышит порывисто, как дышал во время супружеского секса. Злые слезы навернулись Мишке на глаза. Но на кого тут злиться? Сам пожалел, сам привёл. Теперь – терпи!
Севка выгибался, подставляясь под желанное проникновение, и хрипел – уже невнятно, без слов. Олег говорил:
- Тише, Сев! У нас же соседи. Услышат!
И голос его казался Мишке слишком ласковым. И движение, которым Олег придерживал Севкино бедро – слишком хозяйским. Миша уперся сжатым кулаком на угол стола и навалился всем весом – так, чтоб костяшки вдавились в полированную доску, чтоб стало больно, чтоб этой болью пригасить затопляющую его ревность.
- Олег, люблююююю! – полушепотом взвыл Севка и – кончил. С первого раза – без рук. Слишком долго он ждал. Слишком хотел. Он не только с женой «не был» полмесяца – тут и удивляться нечего, разладилось у них в последний год – но даже и не дрочил уже дольше недели. Он ждал этой ночи. Верил в нее. Верил, что сбудется, что попробует, что узнает. И – узнал. Сперма толчками выстреливала из неполностью крепкого члена. Он стиснул головку в ладонях, чтоб не залить чужую простыню, застонал еще раз – возбужденно и восторженно - и забормотал что-то нежное, обращенное к Олегу. Но тот резко вышел из Севкиного тела, стянул «чулком» презерватив и обернулся к Любимому:
- Ну-ка – иди!
Мишка шагнул к нему, благодарно принимая в ладони перевозбужденный член.
- Твоё это, понял? Только твой я! Ты слышишь? – Олег навалился на его плечо всем весом и почти сразу кончил ему в ладони. Додержался, но – с трудом.
Мишка благодарно всхлипнул.
- Правда, Лёлечка? Только мой, да? Люблю тебя. Обожаю. Не злюсь, слышишь? Простил!
- Собака! «Простил» еще! – бормотнул Олег, слабея на широком Мишкином плече. – Кто затеял всё, а?
А Севка остался один на один со своей новой правдой. Со своим счастьем и горем. С наградой, которой желал почти больше жизни, и которая на поверку оказалась искушенной казнью.
Те обнимались – счастливые оттого, что – справились, что - схлынуло. Обоих тряханула эта неожиданная, странная запара. Мишка касался скулы и щеки Олега нежными губами. А Севка лежал, держа в пригоршне следы своей страсти, боясь испачкать чужую постель. Некстати в памяти всплыло Тамаркино злое: «Сева - свинья, всегда всё изгваздает. Стыдно с ним в нормальный дом придти!» Слёзы стыда и обиды душили его. Сперма грозила вылиться сквозь пальцы. И был он сейчас в такой жопе, что недавняя минута, когда Олег сказал своё «если бы ты мне нравился…» казалась счастливой и лёгкой. А сценка у качелей, когда он успел признался в своей беде только Мишке и собирался уйти, вспоминалась недостижимым, нереальным счастьем. Господи, почему у него не хватило ума там, у подъезда, бежать без оглядки?! Почему не достало сил и гордости уйти сразу после Олегова отказа?! За что все унижения, вся боль, весь позор достаются всегда одному и тому же? Когда уже конец!?
Двадцать лет назад в зале суда они сидели на скамье втроем: Арни, Митрохин и Севка. Закадычные друзья. «Отряд». Казалось, судьба не разделит их: радость – всем радость, беда – всем беда. Судья читал приговор, выкликая их по алфавиту: Глазов – «отпустить из-под стражи». Митрохин – «…за недоказанностью». Пацаны обнимались друг с другом, смеялись. И он хохотал и пожимал им руки. Но дойдя до фамилии «Нечаев» судья почему-то стал читать другие слова. Севка даже не в первую секунду сообразил, что он – «виновен», что – сажают. Мама, сидящая в зале, вдруг прижала ладони к лицу. Отец встал, зло махнул рукой и начал пробираться к выходу.
- Сева, не дрейфь! Прорвешься! – зачем-то говорил Серега.
А Севка всё не мог осознать, что все кроме него из зала уйдут по домам, а ему снова навесят стальные «браслеты» и увезут на бесконечные два года в чужой, суровый и жестокий мир…. Всем тогда было радостно – кроме него. Всё сейчас повторилось. Две пары счастливых и горящих глаз. И он – нелепый и ненужный, тревожащий своей бедой чужое счастье.
- Держи!
Севка сам не заметил, что – закрыл глаза и плачет. И не уследил момента, когда Самсонов понял его проблему, достал из шкафа чистое полотенце и подсунул ему под ладони.
- Держи, вытирайся!
Он смутился в своей благодарности:
- Спасибо! Зачем - полотенце? Мою рубашку бы дал.
- Вот еще! – фыркнул Самсонов.
Севка вытерся и встал. Смотреть мужикам в глаза не мог. Сам, идиот, напросился, чтоб его поимели. Его и «поимели» во всех отношениях. Как назло, он размяк, завыл, обкончался. Позорище! Он быстро одевался. Выйдя в коридор, начал искать в своем телефоне номер такси.
- Ты чего?
- Машину вызову.
- И куда поедешь? Дома не ждут, общага закрыта, - Мишка стоял в одних трусах, привалившись спиной к косяку. – У нас заночуй. У нас на кухне нормальный диван. Там все гости спят, когда приезжают: мой отец, сестра Олега.
- Не надо! – Севка нашел номер, нажал «вызов» и поднес трубку к уху, ожидая ответа.
- Не дури! – Мишка забрал у него телефон. – Олег тебя не отпустит. Дадут по башке ночью. Отвечай потом за тебя: «Во сколько отпустили? Зачем отпустили?»
- Олег? Не отпустит?! Меня!? – задохнулся Севка.
- Конечно. Спросить?... – Мишка шагнул к двери ванной, за которой шумел душ, и Олег мылся после их странной «ночи любви».
- Нет. Не нужно! – он выпалил это слишком быстро и громко.
«Олег не отпустит». Какая еще ему нужна амнистия?! Только не уточнять, только не выяснять правды. «Верь, Севка! Бойся узнать, что – не нужен. Проси!»
- Не надо, не дергай Олега. Постели мне, пожалуйста. Я – остаюсь.