...Окончание следует...
Прим. автора.
* Волхов – река в Новгороде Великом.
* Бригада – «боевая единица» криминальной структуры 90-х годов. «Боец» – одна из «ступеней» криминальной иерархии 90-х в некоторых регионах. Ниже «бойцов» были «шестерки». Выше – «быки», «бригадир», «авторитет».
* Режка – блатное название решетки на окнах.
* Бегунок – обходной лист, который нужно оформить при увольнении с предприятия.
* Короедка – блатное название спецшколы или спец-ПТУ, пенитенциарного учреждения для несовершеннолетних правонарушителей полуоткрытого типа.
* Тянуть лямку вдармовую – отбывать наказание за другого.
* Портачка – блатное название татуировки, сделанной, как правило, человеком самостоятельно.
«Нормальным диваном» Мишка щедро назвал неширокое кресло-кровать.
Он задвинул стол к плите, убрал табуретки и потянул на себя узкую станину. Севка, прислонясь к подоконнику и дико мечтая закурить, смотрел, как Самсонов стелет ему свежую простыню, запихивает в наволочку подушку и возится с пододеяльником. Это было смешно: недавние враги, только что – считай, трахнулись, а теперь Мишка, тихо матерясь, шебуршит одеялом:
- Блин, треугольное оно, что ли?
Наконец он отважился спросить:
- Миш, курить можно?
- Форточку только открой. Пепельница – на полке. И, смотри, башкой об стол не ёбнись ночью! – Мишка сказал это намеренно-грубо, застеснявшись своей заботливой бабьей возни.
- Я что – совсем дурак? – хмыкнул Сева.
- А что – умный? Сколько лет меня перед мужиками позорил?!
- Всё равно они все на твоей стороне! – Нечаев долгожданно затянулся сигаретой. – Арни сколько раз мне морду обещал набить за тебя. Защитничек! Они однажды вас «делили»: кому ты нравишься, кому - Олег. И почти все тебя, дылду смазливую, выбрали, - в голосе была теплая ирония и не было обидных нот. – За Олежку - только я и Андреич.
- Блин, а со стороны - такие натуралы, шо писец! – прыснул Миша, наконец сладивший с одеялом. – А тебя – никто не выбрал?
- Меня-то с чего? Я ж не пидор!
Он ляпнул это случайно. Не имел в виду обидное! Но Мишкино лицо перекосила досада.
- Я понял! – Мишка с силой швырнул подушку на постель и вышел.
- Самсонов, я ж не то хотел! Миш, стой! – ринулся за ним Севка.
Но в тесной кухне, полностью занятой столом и постелью, он стукнулся коленом, матюгнулся, а пока добрался до двери, Самсонов уже в спальне разговаривал с Олегом. Идти туда Сева не решился.
- Блядь, я – уроооод! – скрипнул он зубами.
И всегда только сам виноват, придурок несчастный! Всегда. Знал ведь, что Самсонов бесится на это слово. И кто его за язык потянул!? Он затушил сигарету и заметался в узком пространстве. Идти извиняться? Но как теперь в глаза смотреть Олегу? Казалось, хуже чем было, ничего не случится, и – на тебе!
Пять минут назад он думал, что, оставшись один, будет щупать себя пальцами, повторяя движения Олега. А теперь все желания умерли. Он лег, прижавшись лбом к твердому валику, и взялся считать: «Раз, два, три,… двадцать девять, тридцать, … сто восемь…» Этот способ помогал ему в колонии. Когда всё вокруг становилось невыносимым, он высчитывал, сколько дней, часов, минут осталось до освобождения, и начинал бубнить цифры. Каждая цифра – минус одна секунда тюрьмы, каждые шестьдесят – минус одна минута. Считал, пока драил кастрюли на кухне, пока чистил зубы, пока сидел на уроках…. И сейчас он шептал и шептал этот бессмысленный ряд, хотя никакое «освобождение» впереди его уже не ждало.
Вдруг у него над ухом щелкнуло, и близко заработал холодильник. И неожиданно ему стало легче. Давно, в детстве, они с родителями жили в коммуналке. Холодильник стоял у них в комнате. И Сева засыпал под его тарахтение.
Он согрелся. И бросил считать. И заснул под мирный шелест мотора, словно он снова был маленьким Севкой, которого все любят, и который еще не успел сломать себе жизнь.
Когда взъерошенный Мишка влетел в «супружескую» спальню, Олег ехидно хмыкнул:
- Поцапались?
- Ну его в жопу! Пидорас я ему, понял? А я, дебил, его жалел!
- Ладно, забей! - Олег был настроен миролюбиво. – Завтра он уедет. И мы забудем эту ночь.
Они курили на балконе. И последний, наверно, в этом году снег медленно устилал перила, крыши машин и Мишкины с Севкой следы у песочницы.
- …Он - узкий? – вдруг спросил Миша без эмоций, словно невзначай.
- Узкий, - спокойно ответил Олег.
- И… как тебе?
- Никак. Я боялся, что тебя переклинит, и вы подеретесь. Боялся, что у меня упадет. …В пень такую еблю, ясно?
- Это я всё затеял. Прости! - огорченно выдохнул Мишка.
- А у тебя поднялся! – подколол его Олег. – Когда он лежал на тебе.
- Поднялся, - Мишка картинно-виновато шмыгнул носом. – Когда ты его на мне пялил…. У любого бы встало.
- За всех не отвечай, - хохотнул Олег.
- У тебя мужики-«целки» были раньше?
- Нет. …А ты хочешь попробовать?
- Севу? Вот еще! – дернул плечом Мишка, но в словах звучали обида и разочарование.
– Ему тоже хреново. Он ведь просил ебли, а хотел – любви. Он мне шептал о верности до гроба. А я в эту секунду тебе в руки кончал.
Мишка, облокотившись на холодные перила, смотрел, как медленно покрывается пеплом тлеющий кончик его сигареты.
- Может, ты прав. Знаешь, почему я его пожалел? Он лучше всех в мире понял, кого надо любить. И еще - он плакал на Настином дне рождения, когда ты пел про Куляб*.
- Это не про Куляб, - мягко поправил Олег.
- Для меня – про Куляб, - упрямо сказал Миша. – И я подумал: раз он над хорошей песней плачет, значит – настоящий человек.
Утром Мишка затормошил мужа:
- Вставай! Надо гостя выпроваживать.
- Это я буду делать? – сонный Олег пытался завернуться в одеяло. – Ты его привел, ты и выгоняй.
- Не. Я с ним подерусь еще…. А будить надо, пока Тамара в общагу не позвонила.
Олег вздохнул и побрел на кухню. Севка дрых. Олег протиснулся к плите, чиркнул спичкой, поставил турку на огонь, обернулся на гостя. Тот – видно, проснулся – теперь лежал, накрывшись с головой.
- Сев, тебе кофе – в постель?
- Лучше – в чашку! – пробормотал Севка из-под одеяла. Глупо делать вид, что спишь, когда у тебя над ухом звенят посудой.
Олег вежливо посмеялся старой шутке.
- Тебе сколько сахара?
- Мне ничего не надо. Я – домой.
Он сгреб свои шмотки и в трусах ушел в прихожую. Когда через пару минут Олег вышел его проводить, гость, стоя уже в ботинках и куртке, неловко попросил:
- Позови Михаила!
- Он бреется. Я ему передам, что ты попрощался.
- Нет. Позови.
- Минь! – Олег неохотно приоткрыл дверь ванной. – Выйди!
Мишка явился с мокрыми волосами и махровым полотенцем на шее.
- Чего?
- Завтра в два часа на вокзале,… - выдавил Севка, - Арни с Лехой будут меня провожать. Вы тоже приедьте, я при мужиках скажу, что я – пидор.
- Зачем это тебе? – опешил Миша.
- Мне – ни за чем. Это – тебе.
- Мне тем более не надо, - Мишка решительно замотал головой. – Что за хрень?
- А как еще извиниться? – в Севкином тоне была безысходность. – Я – урод. А к тебе цеплялся из зависти.