Ольга как-то странно посмотрела на Ивана и сказала:
— А ведь мы можем ещё встретиться… Если я проживу ещё пятьдесят лет. Мне будет всего лишь 82 года… А ты будешь таким, как сейчас.
Иван прикусил губу, потом поставил локти на стол и закрыл лицо руками.
— Напрасно я это сказала, да? — Ольга улыбнулась. — Я не доживу. Да мне и не очень хочется жить в том мире, о котором ты мне рассказал.
Они долго молчали.
— Да, грустная сказка получается. — наконец произнёс Иван. — Слушай, а ты бы со мной переместилась? Ну, если бы возможность была?
Ольга покачала головой:
— А сын?
— Понятно… А может, попробуем перехитрить службу перемещений? Привезёшь сына, станем у фонаря все вместе, обнимемся и…
— Не шути так, Иван. Это невозможно. Даже я это понимаю.
— Эх… — Иван взлохматил шевелюру. — Ну, день-то у нас ещё есть!
7.
Они не пошли ни на Красную площадь, ни в ГУМ, ни в парк Горького или на ВДНХ, хотя Ивану очень хотелось. В людных местах у человека, одетого, мягко говоря, нетипично, могли спросить документы. Зато прошлись многими улочками центра Москвы. Иван и названий-то таких не знал, а Ольга здесь выросла. Они ходили без плана, куда глаза глядят, и разговаривали так же — перескакивая с одного на другое. Иван уже не старался удивить Ольгу будущими чудесами. Ему гораздо больше хотелось погрузиться в атмосферу этой Москвы — Москвы 70-х. Бочки «Квас» на углах; скромные вывески магазинов; афиши «Кино» с фильмами на любой вкус: от «Фантомаса» до «Андрея Рублёва»; смешные автобусы и практически свободные от автомобилей улицы…
Этого города уже не было, но Иван ходил по нему и поражался, насколько Москва третьего тысячелетия, его Москва, отличалась от себя самой полувековой давности. В Москву, которую он видел перед собой сейчас, можно было влюбиться, как в женщину, или полюбить, как мать. Она была какой-то родной. Этого никак нельзя было сказать о мегаполисе, в который превратится этот город всего через несколько десятков лет. Он будет восхищать, удивлять, поражать, очаровывать — всё, что угодно! — но любить его будет трудно.
8.
Бульварное кольцо было пройдено от начала до конца. Ольга сказала, что делает это частенько. Иван дал ей слово в будущем (конечно, если оно придёт для него), тоже будет так гулять. Шли не спеша, наслаждаясь погожим днём, время от времени садились на лавочку и говорили. Необычность ситуации располагала к откровенности, она же и торопила. Теперь говорила больше Ольга. Она рассказала ему свою жизнь, обычную жизнь советского человека, о которой он много слышал, в том числе почти ужасного. Ничего ужасного в жизни Ольги не было. Более того, Иван ей позавидовал — так естественно её личные проблемы и радости совпадали с проблемами и радостями страны.
У неё были серые глаза и едва заметные ямочки на щеках. Когда она говорила, они становились заметнее и оживляли лицо. Улыбаясь, она чуть прикусывала нижнюю губу, и тогда Ивану очень хотелось её поцеловать. Когда он сказал об этом, Ольга покраснела и ответила:
— Завтра… когда будем прощаться. Если не передумаешь…
— Оля… — Ивану очень хотелось сказать, что ему больно от мысли о том, что завтра они простятся навсегда; что она та, которую он искал и ждал всю жизнь…— в общем, всю эту книжно-киношную дребедень — но понимал, что, высказанное словами, это будет звучать фальшиво и почти глупо. Он взял её руку и прижался к ней губами, потом поднял голову и сказал:
— Пока так… Можно?
Ольга долго смотрела на него задумчиво и грустно, потом закрыла глаза и утвердительно покачала головой.
Мимо проходили люди и с интересом смотрели на странную парочку: миловидную женщину, ничем не отличавшуюся от многих таких же, и вызывающе одетого мужчину, целующего ей руку.
9.
…Всё было готово. В рюкзаке уже лежали пузырёк с хлороформом, носовой платок и часы Ольги. После трёх тренировок Иван был почти уверен, что в нужный момент будет тем самым бесчувственным телом, которым обязан быть в момент перемещения. Оставалось всего полчаса…
— Запомни главное: страны, в которой ты сейчас живёшь, не станет, она стает совсем другой: изменится название, поменяется строй. Я тебе уже говорил — будет самый настоящий капитализм. Наступит время, когда будет казаться, что близок конец, что всё рушится и распадается, и ничего хорошего впереди. Талоны на продукты, преступность, танки в центре Москва, стрельба в людей… Возникнет призрак гражданской войны. Я этого не застал, мне рассказывал отец. Но не бойся, всё наладится. Надо будет только потерпеть — и тебе, и сыну. Помни — это не навсегда, это пройдёт, как болезнь, хотя шрамы останутся. Очень тебя прошу: не верь крикунам, которых будет очень много, не принимай решений, за которые потом будет стыдно. Может быть, то, что я тебе сказал, поможет тебе.