Несколько минут спустя, когда Рута положила руки ему на грудь и оттолкнула, Эли пришлось сжать кулаки, чтобы не притянуть ее обратно.
До этого момента все его внимание было сосредоточенно на Руте, но теперь он мог осмотреться.
Квартира была великолепной. Или стала такой благодаря Руте. Ни в самом небольшом помещении, ни в планировке, не было ничего особенного, зато вся квартира буквально утопала в зелени. Тут были кактусы и цветы в горшках, но основное место занимали полки и стеллажи (не исключено, что сделанные своими руками), где Рута выращивала овощи с помощью гидропоники. Эли заметил базилик, помидоры, мини-огурцы, перец, листья салата, и это только на первый взгляд.
Ее дом и правда был прекрасным садом.
Эли рассмеялся, подумав о высокой клумбе, которую купил, чтобы выращивать зелень, но так и не нашел время собрать. Она все еще лежала в упаковке в гараже, и Майя даже придумала для нее название: «гребаная штуковина».
Эли хотел восхититься мастерством Руты, но сейчас было неподходящее время. Она опустилась на пол перед диваном и подтянула колени к подбородку: прямо как ее брат ранее в коридоре.
Эли вздохнул и сел рядом, касаясь ее руки.
– Обычно я не плачу, – она вытерла глаза тыльной стороной ладони.
– Я так и думал.
– Почему?
– Просто догадка. – Прошлым вечером, найдя показания Флоренс, она не плакала, хотя основания для этого были. – Твой вайб, как бы сказала Майя.
Она улыбнулась, всхлипнув.
– Это потому, что он мой брат. Он моложе, и у меня на подкорке записано, что я должна заботиться о нем.
– Понимаю.
– Он ведет себя как полный придурок. Я веду себя как слабачка. Это может перейти на действительно опасный уровень. Мне нужно найти решение этой проблемы. Просто...
– Поверь, я знаю, – искренне сказал Эли, и Рута наконец-то оторвала взгляд от своих коленок.
– Это смущает, – призналась она.
– Что?
– Майя... великолепна. В первый вечер, когда мы встретились, ты сказал, что раньше вы не ладили, но было очевидно, что ты справился со своими проблемами. Тем временем как я добилась бы судебного запрета для своего брата, если бы не была гребаной слабачкой.
Он кивнул.
– Майя замечательная, и теперь у нас хорошие отношения, которые я бы ни за что не променял. Но, – он сглотнул. – Хочешь историю?
– Зависит от обстоятельств. Она ужасная?
Он тихо рассмеялся.
– Самая ужасная из всех. – Это не было преувеличением.
Она торжественно кивнула.
– Даже не знаю, с чего начать… Это сейчас Майя замечательная, но когда ей было пятнадцать, она порезала шины моей машины, потому что я не пустил ее на ночной показ какого-то дерьмового фильма ужасов в школьный вечер. – Он поморщился при воспоминании. – А когда посадил ее под домашний арест в качестве наказания, она порезала и те, что я купил на замену: совершенно новый комплект.
Рута расширила глаза, и вдруг задала вопрос:
– Кто дал тебе право указывать сестре, что она может делать, а что нет?
– Ты на ее стороне?
– Нет, – она шмыгнула носом. – Может быть.
Он усмехнулся.
– Я получил над ней опеку, когда ей было одиннадцать. Суд дал мне на это право. Буквально.
– А твои родители?
– Они умерли с разницей в год. Мама от острого лейкоза. Отец попал в автомобильную аварию.
– Сколько тебе было лет?
– Двадцать пять.
– И ты был ее единственным оставшимся родственником?
– Есть несколько дядей и троюродных кузенов, но не здесь, в Остине, и она их плохо знала. Я был взрослым, и ее братом. Ни у кого и в мыслях не было сомневаться, что именно я должен заботиться о ней, даже у меня.
– Если бы кто-то попросил меня позаботиться об одиннадцатилетнем ребенке, я бы не знала, с чего начать, – сказала Рута.
– Я тоже. Майя была совсем маленькой, когда я уехал учиться в колледж. Я не ладил со своими родителями, поэтому редко возвращался домой и почти ее не видел.
– Поэтому последнее, что ты сказал своей маме...
– Что она – дерьмовая мать? – Эли вздохнул. – Мой отец был строгим, наказывал даже за то, что ты закатывал глаза, а я был... придурком. Его подход ко мне не сработал. Постоянные ссоры, ультиматумы, угрозы, а я становился все более диким им назло. Все это подростковое дерьмо. Мама всегда и во всем полагалась на отца, так что, – Эли пожал плечами. – Если бы я мог поговорить с ними сейчас, как взрослый с взрослыми, возможно, мы бы все решили. Но я переехал в Миннесоту, чтобы играть в хоккей. Подрабатывал на полставки. Возвращался домой максимум раз в год на пару дней. Потом началась аспирантура, и времени совсем не стало хватать. Мы жили в одном городе, и я мог бы бывать у них чаще, но дом был тем местом, где я был несчастен три четверти своей жизни, и у нас всех было так много багажа. В последний раз я видел маму на свой день рождения. Они пригласили меня на ужин. Разговор перетек в обычные взаимные обвинения. Несколько недель спустя моя мама умерла. – У Эли было десять лет, чтобы разобраться с сожалениями, и они все еще не отпускали. Так будет всегда. И именно поэтому, он терпеть не мог свой день рождения. – Потом погиб мой отец, четырнадцать месяцев спустя. И я стал опекуном своей сестры.