— Я люблю тебя, милая, — сказал он. — Ты самая прекрасная женщина на свете.
— Я тоже люблю тебя, дорогой, — ответила Джастина. — Знаешь, сегодня наша первая легальная брачная ночь, и я почему-то волнуюсь. Забавно, да?
— Не говори ничего больше, Джас. Я тоже очень волнуюсь.
Руки Мэгги взлетели и обвили его шею. Его ладони жарко легли на гибкую спину Джастины. Наклонив голову, он искал губами ее губы. Она обнимала Лиона с таким неистовством, словно надеялась навсегда сохранить пламя этих объятий. Сейчас, казалось, она — воск в его руках, и темна, как ночь, и в ней сплетены память и желание. Долгие годы он жаждал такой вот минуты. Жаждал ее, Джастину.
Донес ли он ее до постели на руках или они шли вместе? Ему казалось, что это было так, однако страсть туманила разум, и он не смог бы утверждать этого наверняка. Но вот оба они на постели, и он чувствует под ладонями ее тело, ощущает ее руки на своей горящей коже.
— О, господи, Джастина моя, Джастина!
Время уже не отсчитывало секунды. Оно хлынуло потоком и захлестнуло их, и потеряло смысл. Осталась лишь глубина неведомого доныне измерения, более подлинного, чем подлинное время.
Лион еще ощущал Джастину, но не как нечто отдельное. Он хотел, чтобы окончательно и навсегда она стала неотделимой частью его существа, единой тканью, в которой есть он сам, а не чем-то, что с ним спаяно, но все же иным, особым.
Никогда ему уже не забыть встречного порыва этой груди, живота, бедер, всех сокровенных линий и складок этого тела. Поистине она была создана для него.
Лион вспомнил те долгие годы, когда он так терпеливо дожидался ее благосклонности и любви. Он крепче обнял ее, всмотрелся при слабом свете сумерек в тихое лицо, нежные губы приоткрыты, вздыхают изумленно и счастливо.
Она обхватила его руками и ногами, живыми, гибкими, шелковистыми узами, мучительно, нерасторжимо. Он зарылся лицом в ее волосах, прильнул щекой к ее нежной щеке и отдался сводящему с ума отчаянному порыву.
Мысли кружились, мешались, сознание померкло.
И вновь ослепительная вспышка. На миг он очутился внутри солнца. Потом блеск потускнел, сознание заволокли серые сумерки, тьма.
Спать Джастина не хотела. Она с любовью и нежностью смотрела на спящего рядом с ней, прислонившегося головой к ее плечу и обхватившего ее одной рукой Лиона. Он словно даже во сне утверждал, что она принадлежит ему. Она тоже устала, но поспать сможет и потом, ведь впереди столько счастливого времени, когда не нужно будет заниматься работой, хозяйством, а только предаваться любви, отдыху, удовольствиям.
Джастина была несказанно счастлива. За всю жизнь ей не припомнить такого полного счастья. С той минуты, как они вошли в комнату, все стало поэмой плоти. Объятия, руки, тела. Невыразимое наслаждение.
«Я создана для него одного», — думала Джастина и с горечью вспоминала, сколько лет было потеряно по прихоти изворотливой судьбы. Пыталась представить, как страдал он, как ему было больно из-за ее нелепого сумасбродства. Ведь столько счастливых мгновений они упустили за эти потерянные годы. Мысль о них, растраченных так глупо, наполняла душу Джастины отчаянием, которое, однако, сменялось новой, еще более глубокой волной счастья от осознания того факта, что все уже позади. Они наконец-то вместе. Вместе навсегда.
Под ее взглядом Лион проснулся. Она заглянула ему в глаза и в глубине их увидела любовь. Огромную, безграничную любовь.
Постепенно сон все же сморил ее. Джастина уснула, не заметив, как это произошло. А вскоре и Лион также погрузился в безмятежный, счастливый сон.
Когда она открыла глаза, комнату заливал немного рассеянный занавесями солнечный свет. За окном разливалось многоголосое птичье щебетание. Из-за дверей комнаты доносились приглушенные голоса. Там шла обычная хозяйственная беготня и суета. Кэт и Минни готовили завтрак. На кухне звенела посуда. Джастина улыбнулась. Их не стали будить, заботливо оберегая покой молодых, видя в этом сне также своеобразную крупицу счастья новобрачных.
— Настоящий рай! — воскликнула Джас, сев в постели и спустив ноги на пол. При этом она сладко потянулась. — Чудесное утро. Очень жаль, что кончилась эта ночь.
— Джас, я так рад, что мы целый месяц проведем в этом имении, — мягко сказал Лион. — Не надо будет работать, можно отодвинуть на дальний план политику и думать только о нас с тобой, о нашей с тобой любви.