ГЛАВА 1
В начале сентября 1970 года все обитатели Дрохеды были преисполнены радостного возбуждения. Кругом царила веселая суета, полным ходом имение готовилось к свадьбе, которая должна была состояться через неделю. Виновников торжества — Джастину О’Нил и Лиона Хартгейма — ожидали пятнадцатого сентября. После торжественного венчания в Ватикане, где молодых благословил сам Папа, они с Джас тиной решили приехать в Дрохеду и отпраздновать это событие в кругу семьи, которая и для Лиона уже стала родной. Уставшие от городской жизни, молодые пожелали провести медовый месяц в тишине и покое Дрохеды. В округе стояла великолепная погода. Лето выдалось достаточно дождливым, и сейчас вся усадьба купалась в зелени. Трава была людям по пояс, свежая, яркая, сочная. Цвело все, что могло цвести. Деревья пестрели всеми цветами радуги. Большой дом оказался сплошь увитым глициниями, которые взбирались до самой крыши. И, конечно же, как всегда в это время года, Главная усадьба утопала в розах. Желтые и алые, белые, чайные, цвета пепла, они наполняли все кругом сладким дурманящим ароматом. А на земле кипела жизнь. Между деревьями проносились огромными прыжками кенгуру, шутя перемахивая через изгороди, и нельзя было налюбоваться этими мощными, но в то же время легкими и свободными животными. Из высокой травы вдруг вырастали эму, вышагивая, словно длинноногие часовые. Кругом возводят свои небоскребы цвета ржавчины термиты. А в густой, сочной листве деревьев не счесть птиц всех видов и пород: крохотные желто-зеленые попугайчики-«неразлучники», и ярко-красные с голубым, и крупные светло-серые с ярко-розовой- вой грудью и такой же головой гала, и огромные белоснежные какаду с нахальным ярко-желтым хохолком. В чистом, прозрачном воздухе кружат и резвятся зяблики, воробьи, скворцы, хохочут крупные зимородки, подхватывая с земли змей, свое излюбленное лакомство. И все это смеется, щебечет, резвится, живет полной насыщенной жизнью. Природа служила великолепным обрамлением предстоящему торжеству и поддерживала прекрасное настроение у обитателей имения. За два дня до свадьбы пришла телеграмма: «Приезжаем вторник вечером тчк жду встречи с нетерпением тчк умираю от счастья люблю целую Джастина».
*
Черный, длинный лимузин, сияющий в лучах заходящего солнца, подкатил к Большому дому в семь часов вечера. Мэгги, принарядившаяся по такому случаю, вышла на улицу в сопровождении всех своих многочисленных взволнованных родственников. Все мужчины оделись в свои лучшие, хотя и немного старомодные костюмы, отложив работу до окончания праздника. Водитель обошел лимузин, с почтением открыл дверцу Лиону, который, в свою очередь, подал руку и помог выбраться Джас тине. Выглядели они потрясающе. Оба были взволнованны, веселы, лица их светились счастьем и молодостью. Глаза сияли. Джастина, верная себе, в ярко-розовом, развевающемся на ветру платье, и Лион в дорогом темно-сером костюме смотрелись великолепной парой. Он, строгий, крепкий и здоровый мужчина, и она, огненнорыжая, изящная, женственная, идеально дополняли друг друга. Казалось, что долгие часы, проведенные в дороге, ничуть не утомили их, поглощенных своим счастьем. Джастина первая кинулась к матери, обняла и расцеловала ее: — Здравствуй, мамочка, милая! Я так счастлива видеть вас всех. Господи, как же здесь хорошо! Странно, что раньше я не замечала этого.
Она обернулась к Лиону, который стоял чуть позади с доброй и довольной улыбкой на губах:
— Ливень, правда, здорово здесь? — Да, herzchen1 дорогая. Здравствуйте, Мэгги, — он приблизился и поцеловал ей руку. Фрэнк, Боб, Джек, Хьюги, Джимс и Пэтси стояли за спиной своей сестры, ожидая, когда и до них дойдет очередь поприветствовать и поздравить новобрачных.
1 Herzchen (нем.) — голубка.
Джастина, как вихрь, пронеслась между ними, успев при этом чмокнуть каждого в щеку и поздороваться. Лион же делал все, как всегда, обстоятельно. Он пожал каждому руку и перекинулся с каждым несколькими словами. Братья смотрели на него с уважением, памятуя о встрече в Риме, во время посвящения в сан покойного Даниэля, оставившей о Лионе хорошее впечатление, и о последующем его приезде в Дрохеду. Затем все засобирались в дом, куда уже успела упорхнуть Джастина, и Лион, вернувшись к Мэгги, галантно подал ей руку. — Поздравляю Вас, Лион. И я очень рада, что у вас с Джас тиной все, наконец, уладилось. У этой девчонки всегда был несносный характер, и она чуть все не испортила. Ведь я же видела, что она любит вас. Вы победили, и, надеюсь, сумеете справиться с ней и дальше. — Спасибо, Мэгги. И не волнуйтесь. Я человек терпеливый. Вы отдаете ее в надежные руки. — Да будет так, — удовлетворенно ответила Мэгги. — В моей жизни было довольно нерадостных дней. Дай Бог, ваша жизнь сложится счастливо. Я с радостью вручаю вам свою единственную дочь. Они вошли в дом. В просторной столовой Фиона, Кэт и Минни заканчивали последние приготовления. Посередине комнаты расположился большой стол, накрытый для семейного ужина. Джастина, уже успевшая поздороваться с бабушкой, умчалась в свою комнату, чтобы принять с дороги душ и переодеться.
*
Ужин получился просто отличным. Время пролетело незаметно за оживленной беседой. Разговор не умолкал ни на секунду. Больше всех, конечно, болтала Джастина, успевая, однако, отдавать должное тем лакомствам, которыми изобиловал стол. Мэгги следила за тем, чтобы беседа не умолкала, поддерживая ее с легкостью и изяществом, не забывая, однако, наблюдать за дочерью. Она вспоминала о тех временах, когда они с родителями только приехали в Австралию. Почему-то в памяти всплывало то обстоятельство, что им каждый день приходилось питаться разнообразными блюдами из опостылевшей баранины, что, конечно же, никак не способствовало аппетиту. Она до сих пор терпеть ее не могла. «Слава богу, — подумала Мэгги, — что моим детям не грозит подобная жизнь». А еще, глядя на весело смеющуюся дочь, она подумала о том, что, к сожалению, Даниэль не дожил до этой минуты. Он бы очень порадовался за свою обожаемую сестру. — О чем задумалась, дорогая? — спросила ее Энн Мюллер, сидевшая рядом. — Да просто вспомнилось кое-что. Не волнуйтесь, Энн. — Джастина счастлива, у нее замечательный муж. Все складывается так замечательно, а ты грустишь. Тебя что-то волнует? Возможно, я смогу тебе чем-то помочь, Мэгги? — Да нет. Просто пожалела, что Дэн этого не видит. Он был бы рад. После ужина все, сытые и уставшие, сразу разошлись по своим спальням. Фиона, извинившись и пожелав всем спокойной ночи, ушла чуть раньше остальных. Мэгги же осталась в столовой последней. Ей, вместе с Кэт и Минни, еще предстояло приготовить кое-что к завтрашнему торжеству, а значит, и приезду многочисленных гостей. Сколько их будет, точно никто не знал. За владельцами Дрохеды прочно закрепилась репутация радушных и доброжелательных хозяев, поэтому, поскольку о свадьбе знала уже вся округа, можно было ожидать в гости всех соседей. Они обязательно постараются приехать и лично поздравить молодых. И, конечно же, работа предстояла немалая, да и волнение все равно не дало бы уснуть. Поэтому Мэгги ушла к себе только под утро, а с первыми петухами уже снова была на ногах.
Хотя праздничный ужин был назначен на шесть часов пополудни, первые гости начали съезжаться в Дрохеду уже к четырем. Прибыл сженой, сыновьями и единственной дочерью даже Ройял О’Мара из Инишмари. Двести миль — длинный путь, хотя и немногим длиннее, чем у других гостей. Джилленбоунским жителям ничего не стоит прокатиться за двести миль ради такого праздника. Тем не менее, подобный знак внимания был по достоинству оценен. Кроме того, приехал Данкен Гордон из Ич-Юиздж. Чуть позже прибыл Мартин Кинг, старейший поселенец на этой земле, с женой, сыном Энтони и невесткой. Следом приехали Эвен Пью из Брейк-и-Павл, Доминик О’Рок из Диббен- Диббена, Хорри Хоуптон из Бил-Била, а немного позднее еще человек десять-двенадцать с семьями. Словом, до назначенного срока оставалось не менее получаса, а гости уже были в сборе. Они неторопливо обменивались новостями, потягивая напитки и степенно попыхивая кто трубкой, кто сигаретой, а кто и представительной сигарой.
Фиона и Мэгги хлопотали, размещая всех гостей по заранее приготовленным комнатам. Всем нужно было немного отдохнуть с дороги, разобрать свои чемоданы. Вещей у каждого было множество, ведь праздник продлится не один день. Тем не менее, почти все, оставив вещи в комнатах, тут же выходили в сад.
Ровно в шесть часов гостей пригласили к столу. Джастина с Лионом появились последними. Она проспала почти до самого вечера и теперь выглядела здоровой и отдохнувшей. В столовой сразу стало шумно от разговоров и смеха. Гости с восторгом разглядывали ее шикарный наряд: бирюзовое, очень декольтированное, длинное пышное платье, которое великолепно гармонировало с огненно-рыжей курчавой шевелюрой. Все это дополнял изумительный гарнитур из серебра с изумрудами, подаренный ей Лионом в Риме на свадьбу.
— Джастина, девочка, я так рад за тебя. Поздравляю! Надеюсь, скоро ты вернешься из Европы сюда, под родительское крылышко, с целым выводком прелестных детишек, — сказал мистер Кинг, поднимая бокал и широко, белозубо улыбаясь. Остальные присоединились к его поздравлению и пожеланиям. В столовой послышались аплодисменты. Было множество подарков. Но молодые решили отложить приятную процедуру просмотра до завтра. Стол просто ломился от изобилия. Здесь был паштет из омаров и свежие устрицы со льда, жареный барашек и всевозможные свежие фрукты, и еще множество изысканных и вкуснейших блюд. Гости пили выдержанное пятнадцатилетнее шампанское из Франции и двенадцатилетнее шотландское виски, бандабергский ром и даже графтонское пиво.
А после ужина устроили танцы. Джимс включил магнитофон, который привезли с собой Джастина и Лион. Он с необычайной важностью суетился вокруг необычной и редкой в этих краях диковинки. По меркам Европы, возможно, его поведение выглядело более чем забавно, но только не тут. Гости понимающе смотрели на Джимса, а тот, как и полагалось по ситуации, пользовался с немалым удовольствием всеобщим вниманием. Наконец, из динамиков полились нежные, чарующие звуки вальса.
Кэт и Минни погасили верхний свет, а вместо него зажгли два десятка массивных витых свечей, расставленных в старинных бронзовых канделябрах по всему периметру гостиной. В их неверном пляшущем свете комната сразу стала выглядеть куда романтичнее и обрела сходство с бальной залой средневекового замка. Тающий воск стекал медовыми каплями и застывал крохотными дорожками слез. Теплый ветер, залетавший в окна, раздувал розовые занавеси, и они трепетали под его легким дыханием, подобно парусам «Летучего Голландца». Блики танцующего огня отбрасывали на стены колышущиеся тени людей, очерчивали на полу «магический» круг и отражались в подвесках застывшей хрустальным водопадом люстры мириадами разноцветных крохотных искр. Казалось, высокий, погруженный во мрак потолок расступился, открыв взору зачарованных гостей бездонный небосклон, наполненный холодным сиянием мерцающих звезд. Легкая мелодия вальса сплела вокруг неподвижно стоящих людей тонкую паутину очарования, подхватила их и повлекла за собой по плавно раскачивающимся волнам звуков. Лион заключил Джастину в объятия и они закружились по огромному залу под восторженными взглядами присутствующих. Музыка унесла их далеко-далеко, куда-то под облака, в звездное небо. Они не видели ничего, кроме влюбленных глаз друг друга, не чувствовали ничего, кроме нежных ласковых объятий, не слышали ничего, кроме волшебно-романтической мелодии. И они могли бы так кружиться до бесконечности, но, — всему приходит конец, — кончился и вальс, а вокруг них вспыхнул неистовый гром аплодисментов. Одобряющие возгласы послужили лучшей оценкой этому неземному танцу. — Джас, вы просто великолепны, — с трогательной восторженностью сообщил Пэтси Джас тине. — Мэгги, ваша дочь красавица. Видно, что они с Лионом просто созданы друг для друга, — сказала миссис Кармайкл и добавила: — Чудесная пара. Просто чудесная. Столь замечательный пролог сподвигнул всех, даже самых пожилых из гостей, к танцам. И с каждым часом они не шли на убыль, а, напротив, лишь набирали силу. Веселье затянулось почти до самого утра, но Джастина и Лион ровно в полночь покинули зал. Это не было воспринято гостями как обида. Наоборот, все отнеслись к отсутствию молодых с пониманием. Еще бы, ведь они действительно были так молоды и прекрасны. Джас и Лион поднялись в свою спальню. Комнату эту Мэгги постаралась отделать так, чтобы привыкшим к городскому комфорту молодоженам было в ней удобно. Надо сказать, ей удалось это как нельзя лучше. Каким образом Мэгги смогла выписать всю эту современную обстановку? Джастина была искренне удивлена и растрогана. Это стоило огромных денег. Спальня хотя и отличалась по стилю от всего особняка, была поистине великолепной и изысканной. Последнее, впрочем, не являлось неожиданностью. Мэгги всегда отличал тонкий, великолепный вкус. В спальне преобладали нежные бледно-салатовые тона. Замечательные дорогие обои украсили стены. Белые в зеленую полоску ситцевые занавески прикрывали большое окно, выходящее в большой раскидистый сад, сейчас освещенный яркой полной луной и мягким желтым светом. Посреди комнаты стояла огромная, мягкая двухспальная кровать, застеленная светло-зеленым шифоновым покрывалом. Вдоль левой стены расположился большой зеркальный стеллаж в стиле «арт-деко», а в изголовье кровати — прозрачный стеклянный двухъярусный столик, на котором стояла ваза с цветами и телефон. Войдя в комнату, Джастина подошла к окну и слегка отодвинула край занавески. За окном стояла теплая осенняя ночь и растекающийся по темно-синему небосклону серебристо-молочный свет луны делал ее восхитительно нежной. Великолепная фигура Джас, купающаяся в океане ночи, на взгляд некоторых, возможно, несколько худощавая, была, как и весь сегодняшний вечер, фантастически прекрасной. Лион подошел к ней сзади, обнял ее и стал целовать. — Я люблю тебя, милая, — сказал он. — Ты самая прекрасная женщина на свете. — Я тоже люблю тебя, дорогой, — ответила Джастина. — Знаешь, сегодня наша первая легальная брачная ночь, и я почему-то волнуюсь. Забавно, да? — Не говори ничего больше, Джас. Я тоже очень волнуюсь. Руки Мэгги взлетели и обвили его шею. Его ладони жарко легли на гибкую спину Джастины. Наклонив голову, он искал губами ее губы. Она обнимала Лиона с таким неистовством, словно надеялась навсегда сохранить пламя этих объятий. Сейчас, казалось, она — воск в его руках, и темна, как ночь, и в ней сплетены память и желание. Долгие годы он жаждал такой вот минуты. Жаждал ее, Джастину. Донес ли он ее до постели на руках или они шли вместе? Ему казалось, что это было так, однако страсть туманила разум, и он не смог бы утверждать этого наверняка. Но вот оба они на постели, и он чувствует под ладонями ее тело, ощущает ее руки на своей горящей коже. — О, господи, Джастина моя, Джастина! Время уже не отсчитывало секунды. Оно хлынуло потоком и захлестнуло их, и потеряло смысл. Осталась лишь глубина неведомого доныне измерения, более подлинного, чем подлинное время. Лион еще ощущал Джастину, но не как нечто отдельное. Он хотел, чтобы окончательно и навсегда она стала неотделимой частью его существа, единой тканью, в которой есть он сам, а не чем-то, что с ним спаяно, но все же иным, особым. Никогда ему уже не забыть встречного порыва этой груди, живота, бедер, всех сокровенных линий и складок этого тела. Поистине она была создана для него. Лион вспомнил те долгие годы, когда он так терпеливо дожидался ее благосклонности и любви. Он крепче обнял ее, всмотрелся при слабом свете сумерек в тихое лицо, нежные губы приоткрыты, вздыхают изумленно и счастливо. Она обхватила его руками и ногами, живыми, гибкими, шелковистыми узами, мучительно, нерасторжимо. Он зарылся лицом в ее волосах, прильнул щекой к ее нежной щеке и отдался сводящему с ума отчаянному порыву. Мысли кружились, мешались, сознание померкло. И вновь ослепительная вспышка. На миг он очутился внутри солнца. Потом блеск потускнел, сознание заволокли серые сумерки, тьма. Спать Джастина не хотела. Она с любовью и нежностью смотрела на спящего рядом с ней, прислонившегося головой к ее плечу и обхватившего ее одной рукой Лиона. Он словно даже во сне утверждал, что она принадлежит ему. Она тоже устала, но поспать сможет и потом, ведь впереди столько счастливого времени, когда не нужно будет заниматься работой, хозяйством, а только предаваться любви, отдыху, удовольствиям. Джастина была несказанно счастлива. За всю жизнь ей не припомнить такого полного счастья. С той минуты, как они вошли в комнату, все стало поэмой плоти. Объятия, руки, тела. Невыразимое наслаждение. «Я создана для него одного», — думала Джастина и с горечью вспоминала, сколько лет было потеряно по прихоти изворотливой судьбы. Пыталась представить, как страдал он, как ему было больно из-за ее нелепого сумасбродства. Ведь столько счастливых мгновений они упустили за эти потерянные годы. Мысль о них, растраченных так глупо, наполняла душу Джастины отчаянием, которое, однако, сменялось новой, еще более глубокой волной счастья от осознания того факта, что все уже позади. Они наконец-то вместе. Вместе навсегда. Под ее взглядом Лион проснулся. Она заглянула ему в глаза и в глубине их увидела любовь. Огромную, безграничную любовь. Постепенно сон все же сморил ее. Джастина уснула, не заметив, как это произошло. А вскоре и Лион также погрузился в безмятежный, счастливый сон. Когда она открыла глаза, комнату заливал немного рассеянный занавесями солнечный свет. За окном разливалось многоголосое птичье щебетание. Из-за дверей комнаты доносились приглушенные голоса. Там шла обычная хозяйственная беготня и суета. Кэт и Минни готовили завтрак. На кухне звенела посуда. Джастина улыбнулась. Их не стали будить, заботливо оберегая покой молодых, видя в этом сне также своеобразную крупицу счастья новобрачных. — Настоящий рай! — воскликнула Джас, сев в постели и спустив ноги на пол. При этом она сладко потянулась. — Чудесное утро. Очень жаль, что кончилась эта ночь. — Джас, я так рад, что мы целый месяц проведем в этом имении, — мягко сказал Лион. — Не надо будет работать, можно отодвинуть на дальний план политику и думать только о нас с тобой, о нашей с тобой любви. Джастина внезапно посерьезнела. — Лион, я хочу от тебя ребенка. Ведь я уже не так молода, и в последнее время мне почему-то кажется, что театр, работа — это не главное. Мне очень хочется иметь настоящую семью, свой дом, где будет звучать детский смех. Мне хочется ухаживать за нашим малышом, кормить его, гулять с ним. Самой, безо всяких нянек. Твоей работе это не будет мешать. К тому же, мы достаточно для этого обеспечены. А когда он немного подрастет, я, возможно, если будет такое желание, вернусь в театр. — Удивительно, — сказал Лион, — я сейчас подумал именно о том же. Но мне странно слышать это от тебя. Я думал, что ты захочешь пожить немного свободной жизнью. Ребенок станет отнимать у тебя все время. Пойми меня правильно, я вовсе не утверждаю, что он будет обузой, но как же твоя привычка постоянно заботиться о себе? Профессиональные привычки труднопреодолимы, согласись с этим. — Прекрати, Лион. Перестань меня подначивать. Я говорю серьезно. Я люблю тебя и хочу, чтобы у нас был ребенок. А еще лучше — два или три. — Да, что-то от Клири в тебе, определенно, есть. Стали просыпаться какие-то семейные черты. В вашей семье всегда было много детей. Она лишь вздохнула, встала и, набросив халат, отправилась в ванную, которая примыкала к спальне. Лион проводил ее улыбкой, в глазах его светились лукавая насмешка и удовольствие. Месяц в Дрохеде пролетел незаметно. Молодые предавались отдыху, развлечениям, удовольствиям. Джастина отсыпалась, словно на десять лет вперед. Правда, каждый раз жалела о том, что проспала так много интересного. По утрам, когда солнце еще только-только всходило и начинало светать, Лион и Джастина совершали верховые прогулки. Она надевала на себя бриджи для верховой езды, сапоги и легкий камзол. Надо сказать, эти костюмы очень шли ей, подчеркивая очаровательную природную гибкость, умело поддерживаемую специальными упражнениями и гимнастикой. Джастина смотрелась в них очень естественно, как будто и родилась в седле, чем очень удивляла не только Лиона, но и всех своих многочисленных дядюшек. Верхом на лошади, с развевающимися волосами, раскрасневшаяся и смеющаяся, она выглядела, как настоящая амазонка. В такие ранние часы, когда жара еще не становилась изнуряющей, в воздухе ощущалось чуть заметное, медлительное дуновение ветра. Вкрадчиво и томно благоухали розы, боронии. И во всем чувствовалась чудесная умиротворенность, какая ведома лишь тропикам.