Я прибыл к месту казни заранее, но едва смог пробиться к помосту. Люди всё прибывали и прибывали, чтобы проститься с Великим Магистром несуществующего ордена. Столько народа в одном месте я не видел нигде. Испуганные лица выглядывали даже из окон близлежащих домов. Несколько человек наблюдали за площадью с крыш.
Моле казнили как еретика, хотя большинство рыцарей ордена, признавших вину, были наказаны пожизненным заключением. Неужели он отказался от своих слов?
— Простите, — обратился я к человеку, стоящему рядом, — вы не знаете, почему Магистра Тамплиеров судят без крови?
Мужчина, испуганно оглядевшись по сторонам, проговорил:
— Жак Де Моле отказался от вины, накладываемой на Орден Храма. Он заявил, что обвинение против тамплиеров — гнусное измышление, что готов свидетельствовать перед Богом и людьми, что орден чист и невинен. Церковь признала его повторно впавшим в ересь, — прошептал мужчина. — На что Моле ответил, что скорее умрет, чем еще раз осквернит Орден, подтвердив ложь Папы и Филиппа.
— Он сказал это, зная о том, что его ждёт? — удивился я. Меня толкнули в спину, толпа всё собиралась, и каждый пытался пролезть ближе к помосту.
— Не могу быть уверенным, — пожал плечами собеседник, — хотя, думаю, знал. Сколько членов ордена сожгли? Несколько десятков. Моле не мог об этом не знать.
— Иисус, мой Бог! — проговорил я, осознав, что Жак Де Моле не мог солгать. Ни один грешник не станет лгать, признавая перед лицом церкви свою правоту. Подтверждая, что тамплиеры — мученики. Не важно, что было за стенами каждого коммандорства. Не важно, что происходило внутри ордена. Всё это делалось не против Господа. Да, финансы, в которых погрязли тамплиеры, отражали их не с лучшей стороны, но только члены ордена и Бог может знать, куда шли эти деньги. А значит, лишь Богу позволено осудить их деятельность.
Вера и религия. Раньше я не разделял этих понятий. Теперь всё стало наоборот. Папа, представитель Бога на земле, восстал против рыцарей ордена. Разве истинно верующий человек мог оклеветать защитников Господа? Я считал, что нет. Либо религия отделилась от веры, либо я чего-то не понимал в жизни.
Всё затихло, лишь редкие перешёптывания нарушали гробовую тишину. Расступившаяся толпа пропустила двух пожилых людей, ведомых королевской гвардией. За ними шли судьи. Среди них был и Папа Римский Климент, возжелавший прилюдно отлучить рыцарей от церкви. Жак Де Моле, ровно как и Жоффруа де Шарни, выглядел измученным, затравленным, на теле то там, то тут были заметны ожоги и запёкшиеся кровоподтёки. После такого любой признается даже в том, что он обезьяна или, скажем, свинья.
Пленных привязали к столбам, обложенным хворостом. Теперь даже малейшие перешёптывания за спиной затихли. Над городом нависло грозное молчание, не предвещающее ничего хорошего.
Папа Климент что-то говорил о тамплиерах, о воинах дьявола, которые скрывали за ликом светлого рыцаря непристойности и противобожьи поступки. Я не слушал его. Не было в этих словах ни капли правды, теперь я знал это точно.
Глаза Жака Де Моле блуждали по толпе, он будто искал среди собравшихся кого-то. Взгляд магистра был полон обречённости и грусти.
— Мы не можем прикрывать таких от Бога, ибо он видит, что скрывается за их крестами. Жак Де Моле и Жоффруа де Шарни, вы отлучены от церкви. С этого дня вы лишаетесь защиты католического мира, — завершил речь Климент.
Моле склонил голову. Казалось, у него не осталось сил перечить лжецу.
— Стойте, — проговорил он севшим голосом, пробивающимся сквозь хрип, — я прошу вас, поверните меня лицом к Собору Парижской Богоматери. Чтобы я мог до последнего мгновения земной жизни обращать взоры и молитвы к Пресвятой Матери своего Спасителя.
Посланник короля позволил исполнить просьбу, более от Папы ничего не зависело. Теперь судьба Шарни и Моле была возложена на светский мир, на человека, который представлял его, на Филиппа.
Палач поджёг сухие ветки, они вспыхнули быстро, но затрещали резко, будто в знак протеста. Огонь сжигал ступни пленников. Я не мог смотреть на Моле, в его глазах почти не было боли, лишь всё та же усталость. И обречённость. Губы шевелились, вознося молитвы к небу. Я даже представить не мог, что пережил человек до этого. Что нужно было с ним сделать, чтобы горящие языки пламени не искажали лицо болью!
На секунду мне показалось, что Моле опустил взгляд и остановил его на мне. Остановил на какие-то мгновенья, а после повернул голову в сторону королевского дворца, откуда сам король Филипп наблюдал за казнью. Моле прервал молитвы. Голос окреп: