– И как это узнать? – спросил Бегун с искренним интересом в голосе.
– Никак! – жрица посмотрела на Бегуна с недоумением – мол, что тут непонятно? – И зачем тебе это знать, Бегун? Просто делай, что должен… Живи так, как считаешь правильным здесь и сейчас! Завтра будет завтра, если мы доживем до рассвета.
– Пусть наши враги сдохнут первыми! – ухмыльнулся вождь. – Годится! Здесь и сейчас!
Сибилла улыбнулась ему в ответ.
– Здесь и сейчас, – повторила она. – Вчера уже прошло, завтра еще не существует, есть только сегодня! И сегодня – полнолуние, первое после того, как я разрешилась от бремени. Пришла пора дать ребенку имя.
Глава 3
Имя
Здесь, на юге, неподалеку от Оушена, весна была в разгаре! Дни стояли жаркие, но ночью с хрустально-прозрачных небес на землю спускался настоящий холод. После заката температура начинала резко снижаться и к полуночи падала настолько, что можно было с тоской вспоминать дневную духоту.
Бэбик, оторванный от теплой материнской груди, среагировал на холодный воздух, открыл глаза, покрутил головой, вздохнул и заорал так, что над палубой суденышка задрожал воздух.
За все время их совместного путешествия поводов для того, чтобы пожаловаться на жизнь, у малыша было предостаточно, но Тим до этого момента и не подозревал, что у сына Сибиллы такой могучий голос.
Жрица оставалась спокойна. Сейчас в ней было больше от жрицы, чем от заботливой матери. Есть ритуал, его надо исполнить! Ребенку холодно? Ничего! Потерпит, не околеет! Зато Бегун мгновенно отреагировал на детский плач и рефлекторно протянул к бэбику руки. Сибилла и рта не раскрыла, только глянула в сторону вождя так, что тот, смутившись, убрал грязные ладони за спину.
– Он замерз, – робко сообщил Бегун, поглядывая на орущего малыша.
– Я знаю, – сказала жрица и сбросила одежду.
Она осталась в одних ботинках – маленькая, складная, мускулистая, не как герла, а как хантер или следопыт. Казалось, ее тело состоит не из плоти и крови, а вырезано из цельного куска ценного дерева, настолько велико было сходство со статуэткой, сделанной умелыми руками мастера.
Сибилла подняла руки, обнимая огромный шар луны, висящий в небе, и запела неожиданно низким сильным голосом.
В этой песне не было слов: всего лишь несколько мелодичных нот, следовавших друг за другом в определенном порядке, но звучали они удивительно приятно, и жрица повторяла напев, раз за разом чередуя ноты так, что они сложились в ритмичный напев.
Не переставая петь, Сибилла то поднимала, то опускала руки, и крылья, вытатуированные у нее на спине, двигались так, словно она собиралась птицей взлететь над грязным настилом. Ее голос, ее движения завораживали куда круче шаманской пляски в клубах дыма от горящего чарра. Тим никогда в жизни не слышал ничего подобного: ее пение заставляло сердце биться в определенном ритме, а голову – идти кругом.
Малыш все еще сучил крошечными ножками и орал, но его плач затихал по мере того, как голос матери становился все громче и громче.
Продолжая петь, Сибилла встала на колени перед сыном, Книжник и Бегун опустились на колени по обе стороны от нее, и жрица взяла их за руки.
Ее ладони обжигали, как огонь. Книжник почувствовал, как чужое тепло вливается в него, разгоняя кровь. Ладонь Бегуна, которую Книжник сжимал второй рукой, была все еще холодна, как лед, но внутреннего огня, переполнявшего хрупкое тело жрицы, хватало на всех. Через несколько ударов сердца бэбик оказался в кольце горячих рук, затих, перестал плакать. Глаза его распахнулись и взгляд приобрел пугающую осмысленность.
Напев Сибиллы стал еще громче, достиг самой высокой ноты и внезапно оборвался.
Тишина звенела. Тим слышал, как его сердце колотится о ребра, как пульсирует кровь в раскаленной руке жрицы, как бьется пульс в налитой жаром руке Бегуна.
Три сердца стучали, как одно единое целое. Казалось, все трое и дышат в унисон.
– Воин Сити! – прогудела Сибилла. – Как твое имя?
– Как твое имя? – отозвалось эхо. – Как твое имя?
Или это только показалось Тиму?
Он готов был поклясться, что ответ на отраженный эхом вопрос исходит от малыша, но вовремя сообразил, что вещает Сибилла, хотя голос был настолько низким и мужским, что не мог принадлежать ни младенцу, ни герле!
– У меня нет имени!
– Имени… Имени… – передразнило эхо.
Бэбик смотрел на мать как завороженный.