Раз так, то Сергеевна твердо намерена упорно работать над тем, чтобы земля более не хлебала невинной крови.
Схему она с грехом пополам закончила, подтягивались из кустов неумехи – понятно, ни с чем. Из сумеречного тумана выпрыгнули Анчар и Кашин. Потом еще один молодой опер. Овчарка выглядела на удивление оживленной, Кашин, которому уже хорошо за сорок, даже не запыхался, а этот, салага, бывший разведчик, язык вывалил и имел бледный вид. Анчар и проводник чистые, чуть у одного лапы, у другого сапоги замызганы, а у этого форма вся в грязюке и в сапогах хлюпает.
– Слушаю, Павел Иванович.
Проводник извлек из нагрудного кармана узелок из платка.
– Сначала находка.
Развернув ткань, Введенская присвистнула.
– Удавка.
– Она.
– Где обнаружили?
Она протянула планшет, карандаш, проводник принялся чертить. Катерина, жужжа фонарем, подсвечивала.
– След ведет в сторону области.
– Снова на окраину, – уточнила она, ощущая холодок под ложечкой. Окраина-то ее.
– Верно. И так же, как и в прошлый раз, петляет по всем лужам, кропя следы керосином.
– Забавник.
– Мы шли уверенно, в одном месте скололись, но потом вернулись. Далее уже след не петлял, вел прямо.
– Решил, что оторвался?
– Возможно. Вот тут, – проводник провел на схеме толстую черную полосу с поперечными черточками, – уперлись в железнодорожные пути, и на той стороне след сразу же не возобновился. Проверили по полкилометра вправо и влево в обе стороны.
– Без результата?
– Без.
– То есть следует прорабатывать вариант перемещения преступника по рельсам?
– Да, и там еще платформа, – напомнил Кашин.
– Помню, спасибо, – заверила Катерина. – Где конкретно вы нашли удавку?
Проводник поставил на плане крестик.
– Павел Иванович, вы говорите, что след петлял, а с какого момента он пошел прямо?
– Где-то в этом квадрате. – Кашин поставил вторую отметку, в задумчивости постучал карандашом о планшет. – Я бы, товарищ лейтенант, предложил вернуться туда по свету и вообще прочесать лес еще раз. Погода пасмурная, подлесок густой, влажный, след сохранится, как в туннеле.
– Вы правы. Сейчас лучше отправиться отдыхать, а то как бы Анчар не утомился. – И, забывшись, она потянулась к лобастой мохнатой голове.
Тот удивился, молча поднял губу, показав желтоватые клыки, – но, спохватившись, вывалил язык и сделал глупую морду. Катя извинилась:
– Виновата… Вы отлично потрудились и, полагаю, нашли орудие убийства.
– Это как медики скажут, товарищ лейтенант, – напомнил обстоятельный проводник, – надо узнать характер повреждений.
– Характер говорящий. И такие вещи просто так не попадаются.
Яковлев, чиркнув спичкой, разглядывал находку:
– Это что, проволока?
– Струна.
– Культурно.
Тот, что бегал с Кашиным, отдышался, привел себя в порядок и уже деловито констатировал:
– Отлично. Теперь дождемся описания характера повреждений, пальцы снимем с этих вот ручек – и готово дело, можно паковать.
Сергеевна с холодком поинтересовалась:
– Кого, позвольте узнать?
Тот смутился, но нашелся:
– А кто ж может с такими струнами работать? Наверное, из музыкальной школы, настройщик там.
– Старая учительница сольфеджио, – подсказала Введенская, – хищная старушенция-хормейстер. Не выносит фальши, аж звереет.
Подчиненный, подумав, спросил:
– Почему обязательно старушенция?
Катерина сухо указала:
– Потому что не надо делать выводы на ровном месте. Сами вы ничего не нашли, трупа в глаза не видели, а разводите дедукцию. По этой дорожке далеко уйти можно.
Кашин примирительно заметил:
– Давайте пока на Петровку. Вот автобус, возвращается.
Прыгал по аллее оперативный транспорт, отпущенный Симаком из морга. Двоих оставили до света охранять место преступления, прочие отправились восвояси.
Глава 2
По дороге Введенская распустила всех по домам за ненадобностью. Сама осталась на Петровке, размышлять и дожидаться Симака.
Умываясь под краном, Катерина размышляла о том, что золовка Наталья скоро ее убьет. Ведь теперь ей приходилось терпеть выкрутасы не только строптивой дочки Соньки, но и племянника, Михаила Михайловича, а он, несмотря на младенчество, тоже не сахар. Не в кого ему быть кротким и покладистым.
К тому же и работу никто не отменял. Вообще непонятно, как после домашней каторги Наташка умудряется еще и какую-то красоту для текстиля создавать, и принимать, и без звука вносить бесконечные правки руководства.