— Что?
— Умереть. Временно. Пустота не может поглотить то, что уже мертво.
Крид усмехнулся.
— Для меня это не проблема. А для остальных?
Танит достала из сумки флакон с тёмной жидкостью.
— Зелье временной смерти. Остановит сердце на час. Но риск огромен — не все могут вернуться.
— Есть другие варианты?
— Подождать до рассвета. Но за ночь могут открыться новые порталы. Мы можем оказаться в ловушке.
Крид посмотрел на солнце, которое уже касалось горизонта. Времени на размышления не было.
— Готовьте зелье, — приказал он. — Но сначала я пройду один. Если выберусь — последуете за мной.
— Виктор, — Танит коснулась его руки. — Там настоящая Пустота. Место, где никогда не было ничего. Даже твоё бессмертие может не сработать.
— Значит, узнаем, — спокойно ответил он. — Возможно, это как раз то, что я так долго искал.
С этими словами он шагнул в мерцающую завесу аномалии и исчез, оставив отряд в тревожном ожидании на краю Мёртвых Земель, где пустыня показала свою истинную, безжалостную сущность.
Шаг за пределы портала оказался шагом в ничто.
Крид почувствовал, как реальность исчезает вокруг него, словно тающий снег. Воздух перестал существовать, свет погас, звуки умерли. Даже понятие пространства утратило смысл — он не падал и не стоял, просто... был. Или не был. Граница между существованием и небытием размылась до неразличимости.
А потом пришла боль.
Не физическая боль — для неё нужно было тело, которое вдруг стало сомнительным понятием. Это была боль самого существования, агония бытия в месте, где бытие было невозможно. Пустота окружила его, проникла в него, начала пожирать изнутри.
Сначала исчезло дыхание. Лёгкие схлопнулись не от недостатка воздуха, а от отсутствия самой концепции дыхания. Затем остановилось сердце — не от смерти, а потому что Пустота отрицала саму идею жизни.
Крид почувствовал, как его кожа начинает отслаиваться полосами, сдираемая невидимыми когтями ничто. Мышцы следовали за ней, растворяясь в пространстве, которого не существовало. Органы исчезали один за другим, оставляя лишь скелет, обтянутый обрывками плоти.
Но проклятие Одина оказалось сильнее даже Пустоты.
Как только последний кусок мяса слетел с костей, оставив лишь голый скелет в разорванной одежде, регенерация запустилась с удвоенной силой. Кровь материализовалась из ничего, начиная восстанавливать сосуды. Мышечные волокна прорастали между рёбер, как кровавые лианы. Кожа натягивалась поверх восстановленной плоти.
Через минуту Крид вновь обрёл человеческий облик.
Пустота, казалось, на мгновение замерла от удивления. Затем атака возобновилась с удвоенной яростью.
На этот раз разрушение шло быстрее. Плоть слетала клочьями, кости трескались и крошились, сам скелет начинал растворяться в небытии. Но и регенерация ускорилась. Кости срастались быстрее, чем успевали раскрошиться. Мышцы нарастали со скоростью, превышающей их разрушение.
Начался жуткий вальс смерти и возрождения.
Крид умирал и воскресал раз за разом, каждый цикл становился всё быстрее. Пустота, казалось, входила в раж, пытаясь уничтожить то, что упорно отказывалось исчезнуть. Она сдирала с него кожу, вырывала мышцы, ломала кости, но бессмертное тело восстанавливалось снова и снова.
Сначала цикл занимал минуту. Затем тридцать секунд. Потом десять. Скоро разрушение и восстановление слились в единый процесс — Крид одновременно умирал и возрождался, его тело мерцало между состояниями живого и мёртвого.
Странное дело — с каждым циклом он чувствовал не слабость, а силу. Словно проклятие Одина не просто защищало его от уничтожения, но и училось, адаптировалось, становилось сильнее. Магия крови в его венах пульсировала всё мощнее, питаясь самой невозможностью его существования в этом месте.
После сотого цикла что-то изменилось.
Пустота попыталась коснуться его кожи и... не смогла. Невидимые когти ничто скользнули по его телу, не причинив вреда. Крид почувствовал, как вокруг него формируется защитная аура — не магическая, а нечто более фундаментальное. Само его существование стало настолько интенсивным, что начало отталкивать небытие.